Джон Кеннеди. Рыжий принц Америки - Дмитрий Петров

Порой он брал с собой Сэлинджера или Соренсена, но дел с ними не обсуждал. А если и обсуждал, то попивая дайкири, куря сигару или правя яхтой.

Он любил море с детства. Отец вспоминал, что когда они с братом Джо впервые пошли под парусом, то разглядеть их с берега было невозможно — такие были маленькие. Лодка казалась пустой. Теперь он ловко управлялся с судном, а если вел кто-то другой, то читал, болтал с друзьями, махал проплывающим мимо. А следом шел катер Секретной службы. И Джеку нравилось, что он там — за кормой. И чем дальше, тем лучше становилось настроение президента.

Соренсен пишет, что был поражен, до чего высоко Джек ценил дни, когда встречалась семья: «Какой бы ни грянул кризис, какая бы ни гремела гроза, он всегда находил время для жены и детей… У него был дар общения с ними. Казалось, он знает, как невелико место взрослого в мире детства». Макнамара рассказывал, как в самые жесткие часы Карибского кризиса Кэролайн вдруг вбежала в Овальный кабинет, и Джек, как бы забыв о ракетах, Хрущеве и угрозе войны, спросил: ты уже съела конфету? Молчание. Джек спросил снова. В ответ — тишина. Что ж, отцу ничего не оставалось, как голосом верховного главнокомандующего потребовать: Кэролайн, отвечай, ты съела конфету? Да, нет, или — возможно?

Малышка обожала отца. Он был для нее вроде Бога. Им с Джоном-младшим, с которым отец с радостью играл, позволялось очень многое: как угорелые носились они по Белому дому. Как-то дочка голенькой выскочила к гостям. За ней в ужасе спешила гувернантка Мод Шоу.

Кэролайн быстро стала знаменитой. Однажды в Палм-Бич она вышла к журналистам, собравшимся на брифинг, в маминых туфлях, вручила розу премьер-министру Неру и звонко сообщила: «Папа сидит наверху без носков и ботинок и бездельничает».

Однако Джон не бездельничал никогда. День и ночь он был на связи с Белым домом и рядом с кейсом, где скрыты коды команд о ядерном ударе. В любом конце света он получал сводки ЦРУ. С первых дней в Конгрессе он не расставался со своим крокодиловым портфелем, где носил самые важные бумаги. Но это не мешало ему живо участвовать в превращении Белого дома в музей. Как-то, выступая перед сподвижниками Джеки на Южной лужайке, он завершил речь стихотворными строчками, недавно прочитанными Кэролайн:

10

Все видят в Белом доме могучую твердыню. А он? Не казался ли ему Белый дом замком на песке? Где все зыбко и шатко. Опасно. Где все не так, как кажется с улицы. Где президент — по определению образец приверженности семейным ценностям и высокой морали — резвится в бассейне с непонятными девицами. И, как выяснится через несколько лет, кувыркается в отеле «Карлайл» с кинозвездой, которую его родственник[215] провел туда под видом секретарши, — в парике, темных очках и с блокнотом в руках[216]. То предлагает девице с подругой сыграть с ним в алькове в пациента и двух медсестер. То идет в нью-йоркский клуб с дамой, о которой известно, что поведения она легкого. И даже — более чем.

Простые американцы об этом не ведали. Но узнать могли.

Секс-игры в «Карлайле», в бассейнах и прочие похождения отслеживало ФБР. Стоило хоть части этих сведений попасть в печать, заговори хоть одна из их участниц, как в Америке взорвалась бы информационная бомба небывалой силы.

А ведь она почти взорвалась на сорок пятом дне рождения Джека, куда он позвал Монро. А вот Джеки не пришла — уехала с дочкой на выставку лошадей в Глен-Ора. Ну а секс-символ мира пела всей Америке свое знаменитое «Happy birthday, Mister President! Happy birthday to you!»[217]

Платье облегало ее фигуру, и, казалось, под ним нет белья. Звезду снимали с разных точек, и посмотрев запись, легко понять, почему, аплодируя, Джек сказал: «После такого поздравления можно и в отставку». Не слишком тонкая игра слов… Те, кто их слышал и был в курсе дела, поняли, что отставка, о которой он говорит, — не его.

Источаемый каждым движением Мэрилин сексуальный зов, ее взгляд, улыбка, голос, жесты заставили журналистов написать: «Монро занималась любовью с президентом на глазах сорока миллионов американцев». А президент не любил, когда его жизнь выставляют напоказ. Он предпочитал тайну. И потом, актриса уже сыграла свою роль в его споре с отцом: тот когда-то «склеил» секс-символ Америки — знаменитую Глорию Свенсон, а Джек сейчас — секс-символ мира, великолепную Мэрилин. Но теперь роману конец.

С этого дня он никогда не виделся с Мэрилин. И ни разу не ответил ни на один ее телефонный звонок. Но она не верила, что покинута. Она кинулась к Бобби, с которым, как говорят, также была близка, но натолкнулась на холодный ответ: «Это — жизнь. Отношения кончаются…» Она попыталась привлечь его внимание, позируя для Vogue в образе Джеки. Но Джон не среагировал. Он исчез из ее мира. И вычеркнул ее из своего.

Все. Точка. Сокрушительный жизненный крах. Фул краш, мисс Монро.

Последним с Мэрилин говорил Лоуфорд. Он хотел развеять ее депрессию и 4 августа 1963-го позвал на ужин. А когда она не пришла — позвонил. Голос звезды звучал сонно. Пит решил, что она пьяна. В ответ на уговоры Мэрилин сказала: «Передай мое «до свидания» Пат[218]. И Джону».

Около трех пополуночи служанка обнаружила хозяйку. Обнаженная Монро лежала в постели, сжимая телефонную трубку.

Еще одной дозы снотворного хватило на вечный сон.

* * *

Не для всех в Белом доме понятие «государственная тайна» относится к частным делам. По каким каналам дотекли до прессы сведения о романе Мэрилин и Джека? Секрет. Но дотекли. И сразу после смерти Мэрилин, когда газеты и теленовости были полны ее именем, Роберт Кеннеди занялся тем, чтоб не допустить их публикации. И не допустил.

Ну, а Джон… Джон, как пишет Сэра Брэдфорд, «уже через сорок восемь часов… нашел утешение в объятиях другой женщины». Они с Мэри Мейер встречались с января 1962-го. Джек чередовал их — белокурую актрису и художницу, чьи «темные волосы и брови, пронзительно-зеленые глаза, красиво очерченное породистое лицо» завораживали мужчин. Мейер была дружна с Джеки, но обожала авантюры — рискованные любовные приключения и не только. Говорят, она совещалась с «гуру ЛСД» Тимоти Лири о том, как с помощью его снадобья влиять на мужчин. Или хотя бы на одного. Имея в виду, конечно же, «одного очень важного друга».