Шевалье де Сент-Эрмин. Том 2 - Александр Дюма

— Полностью! — последовал ответ.

— Хорошо! На нижней палубе находятся еще шестьдесят семь или шестьдесят восемь человек, которым не следует отсиживаться, пока команда спасает им жизнь. Правда, она спасает и себя. Теперь пришел черед поработать моим людям, а остальным — передохнуть. Предоставьте мне моих матросов на четыре часа; и у вас в трюме не останется ни капли воды, и мои люди в свою очередь сделают для вашей команды то же, что сделала для них команда в эти два дня.

О Рене ходили слухи, что именно он убил адмирала Нельсона. Своим поведением во время бури он приобрел популярность у английских моряков; он не мог быть простым человеком, этот убийца Нельсона, сорок лет боровшегося против Франции, бурь и, возможно, против самого Бога.

Капитан воспользовался минутой затишья, собрал на палубе всех своих людей и обратился к ним:

— Друзья мои, я собрал вас, чтобы объявить плохую новость: в трюме набралась вода от четырех до пяти футов высотой; если мы дадим и дальше прибывать воде, к утру следующего дня корабль пойдет ко дну. И, напротив, если вам будет угодно встать за насосы, у нас появится шанс спастись от новой напасти, самой грозной из всех, что нам сегодня удалось избежать.

Как и предвидел капитан Паркер, более половины команды легли на палубу и заявили, что скорее утонут вместе с судном, нежели согласятся на такую пытку: качать насосами воду из трюма. Другие продолжали безмолвно стоять, но капитану не составило труда понять: это были те матросы, которые громче и упорнее других будут сопротивляться, попробуй он настаивать.

— Дети мои, — ответил капитан, — я понимаю всю вашу усталость и еще лучше — все ваше отвращение. Вот лейтенант Рене, который признателен вам за то уважение, которое вы проявляете к нему и его товарищам все плавание, и он хочет вам кое-что предложить.

Старый матрос первый снял свою шляпу и поклонился Рене:

— Лейтенант Рене, — сказал он, — моряк без изъянов и храбр, как никто другой, послушаем, что он скажет.

Никого буря, казалось, теперь не занимала, все в один голос воскликнули:

— Выслушаем лейтенанта Рене! Да здравствует лейтенант Реле!

Рене поклонился команде со слезами на глазах, к, к великому ее изумлению, никогда доселе не слышг. вшей от Рене ни единого слова на английском, он заговорил на нем столь правильно и чисто, как мог говорить лишь житель графства Саффолк:

— Спасибо! Во время сражения мы были врагами, после сражения мы остаемся противниками, а в минуту опасности — мы братья.

Вступление было встречено отдельными возгласами.

— Вот что я вам предлагаю: вы держите на борту шестьдесят девять пленников, которые бездействовали все два дня, в течение которых вы спасали им жизни; и, несмотря на то, что в ваших самоотверженных действиях вы не задумывались о них, возможно, все время, когда бушевал шторм, вы думали только о себе, в моем лице они просят предоставить и им возможность поработать за вас.

Английские матросы слушали, но пока ничего не понимали.

— Предоставьте им свободу на четыре часа; за это время они за вас выкачают воду. За четыре часа корабль будет спасен, а мы по-братски поднимем вместе стаканы, затем все они вернутся в свое состояние пленников, довольные тем, что и вы запомните их с той стороны, с какой они вас уже никогда не забудут. Своей честью я отвечаю за них.

Англичане замерли в изумлении: никогда еще ни одной душе из них не делали подобных предложений; в этом предложении узников своим врагам было столько рыцарского благородства, что нужно было некоторое время, чтобы понять и оценить его.

Но старый капитан Паркер, который ожидал подобной реакции, обняв за шею Рене, воскликнул:

— Мои храбрые друзья, капитан Рене ручается за них, а я ручаюсь за него.

На палубе царило оживление, которого нельзя было представить в такие минуты; но в те же минуты первому помощнику капитан вполголоса уже отдавал приказ, и вскоре из люка появилась первая партия из дюжины пленников, сбитых с толку тем, что в такое время им предложили подняться на палубу. Они окинули взглядами палубу, искореженную штормом, подобно палубе «Грозного» в часы морской битвы, увидели своего лейтенанта, улыбавшегося и протягивавшего к ним руки.

— Мои дорогие друзья, — обратился к ним Рене, — вот наши храбрые товарищи, которые уже два дня противостоят буре; не нужно видеть ее, чтобы оценить всю ее силу; они спаслись, но при этом измучены… В трюме набралось пять футов воды…

— Пошли к насосам, — предложил боцман с «Грозного», — и через три часа ее не будет.

Рене перевел на английский слова своего боцмана. А в это время капитан Паркер распорядился принести бочонок джина.

— Ну что ж, друзья мои, — обратился Рене по-английски, — принимаете ли вы наше предложение?

В ответ раздались крики:

— Да, лейтенант! Да, мы принимаем!

И эти люди, всего несколько часов назад готовые пустить кровь друг друга, сейчас, обуреваемые братскими чувствами, бросились друг другу в объятия.

— Передайте своим людям, что они могут отдохнуть, — прошептал Рене капитану Паркеру. — И вы тоже последуйте их примеру. Скажите мне только, где вы собираетесь причалить, а в эти четыре часа я возьму на себя все, вплоть до ведения судна.

— Мы должны оказаться на высотах канала Святого Георга, ветер и волны приведут нас в маленький порт Корк. Поставьте запасную короткую мачту, натяните какой-нибудь парус и держите курс на Корк, между десятью и двенадцатью градусами долготы. Стакан джина, друзья мои, — продолжил капитан и сам подал экипажу пример, чокаясь стаканами с Рене.

Спустя десять минут работа закипела; победители спали, побежденные работали, а узники сами спускались к себе в темницу.

На исходе четвертого часа в трюме не осталось ни капли воды, англичане заняли на своем корабле все свои посты, а на следующее утро то, что оставалось от «Самсона», бросило якорь в двух кабельтовых от маленького городка Корк.

На следующий день выяснилось, что оставлять на корабле французских пленников нет никакой возможности: все было разрушено, и корабль теперь больше напоминал понтон.

Проще всего было пуститься вплавь до берега. На земле можно было ничего не опасаться: взаимные симпатии французов к ирландцев были слишком очевидны, чтобы не доверять последним. Было ясно, что ни один ирландец не станет доносить на французских узников.

Между двумя народами всегда имело место некое соглашение. Оно гласило, что пленников следовало содержать в городской тюрьме.

Один из пленников, спустившись с борта корабля по лестнице, подошел к Рене и обратился к нему по-французски с сильным ирландским акцентом, не оставлявшим сомнений в его происхождении.

— Возьмите меня к себе в камеру, и вы не пожалеете.