Убийство демократии - Уильям Блум

«В этом и состоит сущность «доктрины Джонсона», — писал Барнет, — по сути, неограниченная заявка на придание законности военному вмешательству в гражданские волнения» [45].

Последние части армии США покинули Доминиканскую Республику в сентябре 1966 года. Это было время, когда прекращение огня сменялось нарушением перемирия, а переговоры с временными правительствами казались бесконечными.

В июне 1966 года состоялись выборы, на которых Хоакин Балагер с большим отрывом победил Хуана Боша. Это было неудивительно. На протяжении пяти лет народ Доминиканской Республики жил в атмосфере хаоса и насилия. Горький опыт привил им сильное стремление к нормальной жизни, к порядку, без иностранного вмешательства, без патрулирующих улицы солдат, без комендантского часа, слезоточивого газа и кровопролития. Торчащая, словно бельмо в глазу, американская солдатня на улицах городов, повсеместная пропагандистская шумиха американцев о «красной угрозе» и связанных с ней конституционалистах, доминиканские военные, сохранившие дух и идеологию Трухильо. Доминиканцы видели в возможной победе Боша на выборах опасность того, что все эти ужасы прольются на их головы снова. А Бош, который незадолго до выборов вернулся домой, был настолько испуган за свою личную безопасность, что всю кампанию просидел в своем доме.

Хоакин Балагер оставался у власти 12 последующих лет, управляя народом в традиционном латиноамериканском стиле, когда богатые богатеют, а бедным с трудом удается прокормить своих голодных детей. Демократия в таком обществе остается чуждой идеей, а полиция и военные регулярно похищают, пытают и убивают противников режима и терроризируют профсоюзных лидеров [46].

Однако новый президент лично не был таким монстром, каким был Трухильо. В стране были относительное спокойствие и мир. Над ней не сгущались «коммунистические угрозы». Экономика была открыта для иностранных инвестиций, и американские корпорации со своими крупными капиталами устремились в страну. В стране были стабильность и порядок. А люди, которые правили Соединенными Штатами, были удовлетворены происходящим. Быть может, кто-то из них пришел к мысли, что антикоммунистическое либеральное правительство было недостижимым идеалом, поскольку любое движение, выступающее за истинную демократию и социальные реформы, неизбежно привлечет в свои ряды лиц, которых США неизменно относят к категории «коммунистов». Вашингтону же затем приходится дискредитировать, вести подрывную деятельность и в конечном итоге уничтожать такое движение.

Существование революционного социалистического правительства с крепнущими связями с Советским Союзом в каких-то 90 милях от побережья США неприемлемо для уважающей себя сверхдержавы, настойчиво заявляла администрация США. И в 1961 году Соединенные Штаты совершили вторжение на Кубу.

Однако менее чем в 50 милях от Советского Союза находился Пакистан, близкий союзник США и член СЕАТО (Организации договора о Юго-Восточной Азии), основанного в 1955 году Соединенными Штатами антикоммунистического альянса. Непосредственно граничил с СССР Иран, еще более близкий союзник США. В Иране находились неусыпные станции радиоэлектронного перехвата, с его территории против СССР велась авиаразведка и засылались агенты в Армению. Рядом с Ираном, тоже на границе с СССР, находилась Турция — с 1951 года член смертельного врага Советского Союза НАТО.

В 1962 году в ходе Карибского кризиса Вашингтон, по-видимому, изрядно струхнув, заявил на весь свет о том, что СССР развертывал на Кубе «наступательные» ракеты. США быстро установили «карантин» острова: демонстративно развернутая в Карибском море мощная военно-морская группировка останавливала и обыскивала все суда, направлявшиеся на Кубу, заворачивая обратно любое судно, где обнаруживался какой-либо груз военного назначения.

Однако у самих США уже имелись ракеты и бомбардировщики, развернутые в Турции и Западной Европе, нацеленные на Советский Союз. Советский руководитель Никита Хрущев позднее писал:

«Американцы окружили нашу страну военными базами и угрожали нам ядер-ным оружием, а теперь им предстоит самим узнать, каково оно, когда на тебя направлены ракеты противника; мы не сделаем ничего иного, кроме как угостим американцев их собственным лекарством… В конце концов, у Соединенных Штатов не было с нами какого-либо морального или юридического конфликта. Мы не предоставляли кубинцам чего-либо такого, что американцы не предоставляли своим союзникам. У нас были те же права и возможности, что и у американцев. Наше поведение на международной арене определялось теми же правилами и ограничениями, что и поведение американцев» [1].

Чтобы все поняли правила, которых придерживался Вашингтон и которых, очевидно, не понял Хрущев, журнал «Тайм» поспешил пояснить их: «Что касается коммунистов, за этим уравниванием [предложением Хрущева о взаимном выводе ракет с Кубы и из Турции. — Авт.] явно стояли их тактические мотивы. Что до сторонников нейтралитета и пацифистов [приветствовавших предложения Хрущева. — Авт.], оно выдало их интеллектуальное и моральное замешательство». Похоже, данное замешательство заключалось в их неспособности отличить своих от врагов, поскольку «предназначением американских баз в Турции являлся не шантаж СССР, а укрепление оборонительной системы НАТО, созданной для предотвращения советской агрессии. Будучи членом НАТО, Турция приветствовала размещение на ее земле американских баз в качестве средства укрепления ее собственной обороноспособности». Кубе же, которая всего лишь за год до этого отбила вторжение, похоже, беспокоиться о своей обороне не приличествовало. «Тайм» продолжал свои нотации:

«Помимо этих различий между данными двумя случаями, существует огромная моральная разница между целями США и России… Ставить знак равенства между американскими и советскими базами — значит ставить знак равенства между американскими и советскими целями… американские базы, например, те, что находятся в Турции, помогают поддерживать мир с окончания Второй мировой войны, в то время как советские базы на Кубе угрожают нарушить этот мир. Советские базы были предназначены для дальнейших завоеваний и господства, тогда как американские базы созданы для сохранения свободы. Данное различие должно быть очевидным всем» [2].

Не менее очевидным было право Соединенных Штатов держать на кубинской земле военную базу — военно-морскую базу Гуантанамо, тяжкое наследие колониализма, висящее на шее кубинского народа, которое США и по сей день отказываются вывести, несмотря не резкие протесты кубинского правительства.

В дополнение к хорошим и плохим ракетам и базам в американском лексиконе есть хорошие и плохие революции. Американская и французская революции хорошие. Кубинская — плохая. Должно быть, она плоха из-за большого количества людей, покинувших Кубу в результате ее.

Однако по меньшей мере 100 тысяч человек выехали из британских колоний в Америке в ходе и после американской революции. Эти тори, противники отделения колоний от Великобритании, не смогли принять общественно-политические перемены как действительные, так и воображаемые. В частности, невозможным для них стало принять изменение, сопутствующее любой приличной революции: чтобы те, на кого ранее смотрели как на чернь, после революции более не хотели знать свое место. Или, как выразился после Октябрьской революции тогдашний госсекретарь США, большевики-де стремились «сделать невежественные и ни на что неспособные человеческие массы хозяевами Земли» [3].