Воскрешение Лазаря - Владлен Чертинов

Зависть крестьян к казакам стала одной из причин взаимной ненависти и тех жестоких событий, которые происходили в Гражданскую войну. Этим объясняется и то, что подавляющее большинство казаков стали белыми, а крестьян — красными. Интересные статистику успел оставить незадолго перед смертью известный историк Кубанского края Федор Щербина. По его данным в 1917 и 1918 годах в кубанских станицах и поселениях среди большевиков было 3,2 процента казаков и 96,8 иногородних.

Пропасть между русскими и казаками увеличилась еще и после революции 1905 года. По словам Петра Краснова каждая помещичья усадьба в то время охранялась казаками. Они сдерживали революцию и подавляли выступления рабочих. После этих событий к казакам прикрепили ярлык «опричников». В книге «Казаки империи» Краснов описывает встречу с казаками: «Раннее детство. Я иду с нянькой по Загородному проспекту в Петербурге. Нас обгоняет, заворачивая на Звенигородскую, колонна всадников. Кожаные черные кивера ведрами круто надеты на правую бровь. Едва держатся на подбородочном ремне. Бойкие лошади цокают подковами по булыжной мостовой. Заглушая городские шумы, треск дрожек, стук конских ног, к синему весеннему небу звонко несется песня. Мы останавливаемся и смотрим. Разговор в толпе:

— Это что! — казаки!.. Не люди!..

— Да разве казаки не люди?

— Конечно нелюди.

Пришли неизвестно откуда — эти «не люди», — прошли мимо, непонятно взволновав детскую душу, и исчезли в туманах Звенигородской, за Николаевской. Точно ушли в небытие.»

Во всей российской подпольной литературе понятие «казак» стало синонимом «слуги реакции».

В «Тихом Доне» у Шолохова казаки часто высказывают опасения, что новая власть припомнит им 1905 год.

После революции казаки писали на стенах Зимнего дворца: «Мы не большевики и не кадеты. Мы нейтралитеты». Они чувствовали, что им не по пути ни с теми и не с другими. Казаки оказались в сложном положении. Они были рады свержению царского режима, потому что сами страдали от него. Но не разделяли многих революционных лозунгов, потому что все-таки жили относительно благополучно — считались свободными людьми, имели немало земли и свой привычный уклад жизни, а также были по сравнению с крестьянами довольно грамотны. Поэтому казаки в революции пошли своим путем. Они решили вспомнить прежнюю вольную жизнь, о которой пелось в казачьих песнях и о которой они никогда не забывали (есть свидетельства о том, что еще Наполеон вел с казачьей верхушкой закулисные переговоры о предоставлении казакам независимости). Казаки решили создать казачье государство и таким способом отстоять свои исконные земли. Например, донские казаки утвердили свой сине-желто-красный флаг и гимн «Всколыхнулся, взволновался православный тихий Дон». Перед революцией насчитывалось 11 казачьих войск (Донское, Кубанское, Оренбургское, Терское, Уральское, Сибирское, Забайкальское, Семиреченское, Астраханское, Амурское, Уссурийское), занимавших определенные территории. Часть из них попытались объединиться друг с другом (Донское, Кубанское, Терское и Астраханское) и с горцами Кавказа, образовав Донно-Кавказский Союз.

Очень хорошо идеологическую позицию казачества выразил в «Тихом Доне» Григорий Мелехов в споре с первым председателем хутора Татарского Иваном Алексеевичем Котляровым.

«…А власть твоя — уж как хочешь — а поганая власть. Ты мне скажи прямо, и мы разговор кончим: чего она дает нам, казакам?

— Каким казакам? Казаки тоже разные.

— Всем, какие есть.

— Свободу, права…

— Так в семнадцатом году говорили, а теперь надо новое придумывать! — перебил Григорий. — Земли дает? Воли?.. Земли у нас — хоть заглонись ею. Воли больше не надо, а то на улицах будут друг дружку резать… Казакам эта власть окромя разору ничего не дает! Мужичья власть, им она и нужна. Но нам и генералы не нужны. Что коммунисты, что генералы — одно ярмо.

— Богатым казакам не нужна, а другим?.. Нехай богатые казаки от сытого рта оторвут кусок и дадут голодному. А не дадут — с мясом вырвем! Будя пановать! Заграбили землю…

— Не заграбили, а завоевали! Прадеды наши кровью ее полили, оттого, может, и родит наш чернозем.

— Все равно, а делиться с нуждой надо. Равнять — так равнять!..

— …Ты говоришь равнять… Этим темный народ большевики и приманили. Посыпали хороших слов, и попер человек, как рыба на приваду! А куда это равнение делось? Красную армию возьми: вот шли через хутор. Взводный в хромовых сапогах, а «Ванек» в обмоточках. Комиссара видал, весь в кожу залез, и штаны и тужурка, а другому и на ботинки кожи не хватает. Да ить это год ихней власти прошел, а укореняться они, — куда равенство денется?.. Уж ежели пан плох, то из хама пан во сто раз хуже!»

Последние слова оказались пророческими. Достаточно вспомнить последующие репрессии, развернувшиеся в СССР, да и относительно недавние события перестройки, когда случайные выскочки, получившие власть над страной, принесли множество бед и страданий собственному народу.

Последняя битва

Перед тем как исчезнуть с исторической сцены, казачество громко хлопнуло дверью. Глубоко символично, что эта изначально гремучая смесь из обиженных властями вольных и разбойных людей, не раз бунтовавшая против государства, во время самого последнего бунта впервые выступила «не на той стороне». Но это только на первый взгляд кажется, что не на той. Если же разобраться, то казаки всегда выступали за волю и против самодержавия. Не ошиблись они и в 1917 году. Потому что победа большевиков в гражданской войне обернулась сталинским самодержавием, которое подавляло народную волю не хуже, чем царский режим.

«Дон выступил против нас, против русского революционного народа, выступил в своей прежней исторической роли разбойника…» Стомиллионный русский пролетариат не имеет никакого нравственного права применить к Дону великодушие», — писали большевистские газеты в 1918 году.

Крестьяне и рабочие почти поголовно приняли сторону красных. Первым большевики обещали землю, а вторым вообще всю власть в стране. Дворян и интеллигентов было абсолютное меньшинство.

Единственные, на кого белые могли хоть как-то опереться — это казаки. Неслучайно сразу после революции, очень многие из тех, кто был недоволен ею, бежали на Дон. Но, несмотря на множество всякого сброда, настоящим костяком белых армий стало казачество, и если бы не оно, то в России не было бы и гражданской войны. Она не продлилась бы несколько лет и ограничилась бы подавлением большевиками нескольких локальных белогвардейских мятежей. «Казачество одно только давало и дает возможность Деникину создавать серьезную силу», — писал в ту пору Ленин. Чтобы это понять, достаточно взглянуть, например, на состав войска Деникина. Оно включало в себя три армии — Донскую, Кавказскую и Добровольческую. Первая состояла из донских казаков, вторая — в подавляющем большинстве из кубанских казаков, а третья, частично из тех и других, а частично из дворян-офицеров, юнкеров и пленных красноармейцев. Похожая ситуация была и у Колчака, в войсках которого ударную силу составляли казаки атамана забайкальского войска Семенова, а сам он потом сменил Колчака на посту верховного главнокомандующего. Вошли также в историю «белогвардейские банды» оренбургского атамана Дутова и семиреченского атамана Анненкова, сражавшиеся на стороне Колчака…