Австро-Венгерская империя - Ярослав Шимов

В венгерской части монархии ситуация была еще более сложной. Здесь государственный аппарат, состоявший главным образом из мадьяр или мадьяризованных представителей других народов, являлся проводником одновременно традиционной габсбургской и национальной венгерской политики. Степень бюрократической централизации в Транслейтании была выше, чем на западе монархии, методы работы государственных структур в целом напоминали австрийские, однако все это было сдобрено большой дозой венгерского национализма, делавшего мадьяризацию основой политики властей королевства. Бюрократический аппарат Венгрии был в гораздо меньшей степени склонен к достижению компромиссов, особенно в вопросах межнациональных отношений, и полностью подчинен интересам мадьярской буржуазно-аристократической олигархии, располагавшей всей полнотой власти в стране. Дворянство продолжало играть первую скрипку в Делах государственного управления, а высшие посты в госаппарате как бы передавались по наследству: должности членов правительства из поколения в поколение занимали представители политически активных и влиятельных семейств Тиса, Андраши, Кароли, Аппоньи, Баттяни и др.

Стиль работы высших эшелонов австрийской и венгерской бюрократии был неодинаков в разных ведомствах и при разных начальниках. Так, на венской Балльхаусплатц, в министерстве иностранных дел, период кропотливой рутинной работы при суховатом дисциплинированном педанте Г. Кальноки (министр в 1881—1895) сменился более непринужденной атмосферой при жизнелюбе А. Голуховском (1895—1906). Его преемник А. Эренталь (1906—1912) придерживался авторитарных методов руководства, а ставший министром после смерти Эренталя Л. Берхтольд (1912—1915), наоборот, предпочитал коллегиальность. Тем не менее нечто общее в работе практически всех ведомств монархии было. Во-первых, оставался жив йозефинистский дух просвещенной бюрократии, носители которого были уверены в том, что данные «сверху» правильно составленные и строго соблюдаемые законы способны регулировать жизнь общества в интересах управляющих и на благо управляемых. Законы Австро-Венгрии действительно были достаточно либеральны, но в то же время настолько консервативны, чтобы исключить возможность реального демократического контроля за деятельностью государственного аппарата. «Влиятельность австрийского чиновничества... была обусловлена тем, что конституционные органы законодательной власти, т. е. рейхсрат и ландтаги, создавались рядом с уже существовавшими традиционными... органами власти исполнительной. Эта двойственность государственного управления и самоуправления была одной из характерных черт австрийской системы власти. Существенным при этом было то, что исполнительные органы, как местные, так и центральные, хоть и находились до некоторой степени под общественным контролем и формально не могли действовать по собственному произволу, тем не менее оставались центром тяжести государственного аппарата. Исполнительная власть интерпретировала законодательство и в своей повседневной практике сама определяла формы и методы практического применения законов... Чем ниже по ступенькам государственной иерархии, тем больше была реальная власть конкретного чиновника» (Urban О. Frantisek Josef I. Praha, 1999. S. 238).

Во-вторых, австрийская бюрократия, в отличие от опруссаченной германской, всегда была, с одной стороны, менее дисциплинированной, но с другой — более мягкой, допускавшей возможность разрешения конфликтных ситуаций не только распоряжениями вышестоящих инстанций, начиная с императора, но и путем взаимной договоренности конфликтующих сторон (как, например, случилось при урегулировании языковой проблемы в Моравии в 1905-м и Буковине в 1910 г.)- Такая гибкость бюрократического аппарата имела и свои теневые стороны — в первую очередь знаменитую «австрийскую лень», стремление дать событиям естественный ход, надеясь на то, что время само разрешит возникшие проблемы ко всеобщему удовольствию. Как правило, подобные ожидания не оправдывались. Тем не менее трудно не согласиться с выводом чешского историка Ф. Шамалика: «Просвещенные бюрократы в Австрии, в отличие от своих на первый взгляд куда более успешных прусских коллег, сохранили больше... сдержанности и скептицизма, прагматизма и здравого смысла, что, с одной стороны, нашло свое выражение в духе терпимости и размахе пресловутой «австрийской безалаберности», но с другой стороны — защитило общество от... подчинения гражданских прав и свобод полумистическому культу государства и иерархии... Австрийская традиция — в отличие от прусской — смогла сохранить более трезвый, инструменталистский подход к государству...» (Samalik F. Uvahy о dejindch ceskepolitiky. Praha, 1996. S. 244 —245).

Если сопоставить множество свидетельств и воспоминаний людей, живших в первые годы XX в. в разных европейских странах, нетрудно прийти к выводу, что в Австро-Венгрии государственный аппарат, в первую очередь гражданские ведомства, вел себя относительно цивилизованно и оставлял индивиду достаточно свободы и простора для действий — во всяком случае, куда больше, чем в чрезмерно милитаризованной Германии или самодержавной России. Коррупция, естественно, была свойственна чиновникам практически во всех странах, но ее уровень в государстве Габсбургов, особенно в западной его части, не шел ни в какое сравнение, например, с той же Россией, Италией или Испанией. Дуалистическая монархия была правовым государством, и даже те случаи, когда власти действовали в обход обычных законов, были предусмотрены законами чрезвычайными (наиболее известной была статья 14 «декабрьской конституции» 1867 г. позволявшая императору в кризисных ситуациях управлять западной частью монархии, не советуясь с законодательной властью; на Венгрию действие этой статьи не распространялось). Все изменилось после 1914 г., когда рейхсрат был надолго распущен, полномочия многих гражданских учреждений переданы военным властям, в ряде областей монархии введено чрезвычайное положение и резко ограничены гражданские свободы. В разделе, посвященном Первой мировой войне, об этом будет сказано достаточно подробно, пока же отметим, что именно с началом войны сошел на нет просвещенный дух австрийской бюрократии, а власть закона сменилась властью грубой силы.

Конец старого австрийского чиновничества, умиравшего вместе с монархией, блестяще описан в «ностальгических» романах Йозефа Рота «Капуцинский склеп» и «Марш Радецкого». Главный герой последнего, глава одного из многочисленных австрийских округов барон Франц фон Тротта — типичный бюрократ средней руки, лояльный, честный, консервативный и несколько закосневший чиновник, этакий Франц Иосиф в миниатюре (автор намеренно придал своему персонажу сходство с императором, вплоть до пышных бакенбардов, впрочем, действительно популярных в чиновной среде эпохи Франца Иосифа). Тротта окружен разными людьми, многие из которых высказывают «крамольные» идеи, не верят в будущее монархии — и постепенно вера в стабильность и вечность государства, которому он служит, покидает и душу чиновника. На войне гибнет его сын, Австро-Венгрия понемногу катится в пропасть, и в этих условиях ежедневная погруженность окружного администратора в бумажные дела напоминает попытку заслониться зонтиком от летящей бомбы-«Каждый день он шел на работу. Никто не мог и представить себе, что господин фон Тротта уже ни во что не верит... Он напоминал виртуоза, в котором погас огонь, в чьей душе темно и пусто, но чьи пальцы с холодным, давно усвоенным мастерством находят верные тона». Йозеф Рот заставил своего персонажа умереть в тот день, когда Франц Иосиф I был похоронен в склепе венской церкви капуцинов. Жизнь обыкновенного чиновника закончилась одновременно с жизнью чиновника-императора и почти одновременно с историей империи, одним из столпов которой была просвещенная консервативная бюрократия. Новая эпоха больше не нуждалась в ней.