Витязь на распутье - Валерий Елманов

Вроде бы позаботился обо всем – и где людям спать, и где поесть, ну и где можно посовещаться, если что. Перестановок и переделок насчитали много – уж очень маленькие комнаты были во дворце, но тут ничего не попишешь. Зато избранный народом люд будет знать и помнить, что ради них царевич не пожалел даже своих палат, предав их такому разорению.

Что же касается зала заседаний, то, как я ни ломал голову, все равно ничего путного не выходило. В любом случае надо было сносить некоторые стены, но специалисты мне раз за разом поясняли, что эту, вон ту и рядом с ней трогать нельзя, потому что тогда на головы рухнут верхние этажи. Оставалось согласиться и… искать другие варианты вне Запасного дворца.

Выручил Дмитрий, к которому я подался в первую очередь. Поначалу он вроде бы усомнился в моих словах. Но я тут же повернулся к мастерам, которых привел с собой, причем одним из них был ученик самого Федора Коня, и те подтвердили все слово в слово.

– И чего ты хочешь? – спросил Дмитрий.

Я не постеснялся, попросив Грановитую палату.

– А Дума? – напомнил он.

– Тогда Золотую, – уступил я.

Как оказалось, на нее у Дмитрия тоже имеются кое-какие виды. Пояснений государя, почему он никак не может мне ее отдать, я не слушал, лишь делая вид. На самом-то деле я и ее просил исключительно для торговли, чтоб было куда уступить, а основной целью была Набережная палата.

Во-первых, расположение – не надо далеко идти из Запасного дворца, поскольку она к нему ближе всего, втиснутая между Сретенским и Благовещенским соборами. Во-вторых, размеры. Вроде бы не особо велики, но если сломать перегородку, которая пока разделяла здание на две палаты – Посольскую и Панихидную, то, по моим подсчетам, туда вполне помещалось нужное количество лавок для народных избранников и еще оставалось место для президиума, благо что в Посольской палате уже имелся небольшой помост, на котором возвышалось царское кресло. Вот только нужно получить добро на все изменения.

Дмитрий, услышав мои доводы, кисло скривился, заметив, что хотел бы на месте этих палат выстроить для себя новые хоромы, но я бодро заверил государя, что тут как раз никаких проблем.

Освященный собор является учреждением всей Руси, и негоже народным избранникам прятаться за кремлевскими стенами. Да и сами депутаты будут рады переехать в новое здание, когда его построят, после чего Дмитрий может возводить на месте Набережной палаты все, что его душе угодно…

Возвращался я в Кострому довольный. По всему получалось, что пускай впритык, но успеваю – даже самому удивительно. К тому же и Дмитрий никаких новых вводных мне не подкинул, а то я уж опасался очередных новшеств.

Лишь одно мне не понравилось. Чересчур старательно государь читал перевод Николо Макиавелли, который забрал у меня. При этом он не слишком-то разбирался в нюансах, прикидывая на себя буквально все, что написал в своей книге сей философ, то есть огульно примерял его советы касаемо политики к своим нуждам и потребностям, напрочь забывая, что платье-то, образно говоря, итальянского фасона. Да и трактовал он некоторые его высказывания, на мой взгляд, не совсем верно, а зачастую и вовсе вкривь и вкось, как удобнее.

Цитировал он его, и когда зашла речь о Василии Ивановиче Шуйском, которого государь решил окончательно помиловать, отозвав в Москву из своих вотчин. Правда, мне удалось уговорить не спешить, вовремя напомнив о клевете боярина на Годунова.

Дмитрий недовольно посопел, но пообещал отложить указ о помиловании до Рождества. Вообще-то выходило все равно не очень хорошо – мы с Федором в Эстляндии, а кроме того, туда же убудет половина московских стрельцов, но я понадеялся, что Шуйский, прибыв в Москву, никак не успеет уложиться за полтора-два месяца, а там и мы должны вернуться.

Зато во всем остальном у меня наблюдался полный порядок. Послы спешно убыли в Швецию. Мария Владимировна со всеми почестями была временно отправлена в прежние отцовские владения, которые Дмитрий уж не знаю у кого отнял, а вдобавок он выделил ей близ Великого Новгорода всю Зарусскую пятину[116], заявив, что она составит впоследствии часть ее королевства.

Мне же пришлось сразу после приезда в Кострому в срочном порядке заниматься… выборами в Освященный собор, ибо грамотно организовать их было некому. Хорошо, что народ проявил активность, и я уже в первые дни выяснил, где и что людям непонятно. Дело оставалось за малым, и вскоре вызванные из монастырей иноки, общим числом четыре десятка, принялись перебелять толкования… царевича. Нет, я не ошибся, поскольку на язык семнадцатого века мое толкование указов Дмитрия перебелял вначале сам Федор, а уж потом их переписывали монахи.

Заодно, прикинув, что точно такие же вопросы обязательно приходят и в Москву, и если там по незнанию начнут трактовать непонятные места вкривь и вкось, то получится форменная неразбериха, я посчитал нужным выделить три экземпляра уже поступивших к нам вопросов и наших ответов на них для отправки в столицу.

Едва убыли гонцы с нашими грамотами, как к нам поступили новые, с другими вопросами. Однако с ними было куда легче. К тому времени Федор постиг с моих слов схему и порядок выборов, так что я лишь бегло просматривал написанное им, после чего все шло по накатанной – монахи переписывают, а гонцы развозят.

В целях соблюдения порядка на самих выборах особым распоряжением царевича по городам и крупным селищам были разосланы стрельцы. Пришлось скрепя сердце им в подкрепление высылать и своих гвардейцев. Но все равно бардак на выборах царил неописуемый. Если уж в самой Костроме избиратели чуть ли не с кулаками лезли друг на друга, отстаивая именно своего кандидата, остается лишь догадываться, что творилось в том же Галиче, Чухломе и дальше.

Ничего не попишешь – первый блин комом. Ладно хоть выбрали приличных мужиков – это я опять-таки про Кострому.

Честно говоря, о себе как о депутате я и не помышлял. Даже когда мою кандидатуру одновременно выставили и от ратных людишек, и от благородного сословия, я упирался как только мог.

Причин хоть отбавляй. Во-первых, это не мое. Во-вторых, у меня на носу война в Прибалтике, то есть присутствовать я смогу всего неделю, а дальше вперед, на север. В-третьих, по возвращении оттуда мне совершенно не улыбалось часами изо дня в день высиживать на заседаниях в Москве вместо того, чтобы наслаждаться заслуженным отдыхом в Костроме.

Однако чуть погодя я призадумался. Допустим, предложу что-нибудь толковое, а потом буду уныло разглядывать, что из этого получилось в конечном счете. А ведь такое запросто может произойти, особенно на первых порах, в период разброда и шатаний. Кроме того, было бы желательно подобрать своих людей, которые не побоятся вместе со мной отстаивать то новое, которое я попытаюсь внедрить в жизнь, ибо замыслов тьма-тьмущая.