Жильбер Ромм и Павел Строганов. История необычного союза - Александр Чудинов

Политическое содержание миссии Ромма составляли массовые «чистки» революционных обществ, откуда по его требованию решительно изгонялись, невзирая на личные достоинства, люди, ранее принадлежавшие к дворянству или духовенству. Повсюду, где появлялся этот представитель Конвента, он вел активную антирелигиозную пропаганду, провоцируя на местах все новые всплески движения дехристианизации, уже давно сошедшего на нет в центре страны.

В своей глухой провинции Ромм не был затронут сотрясавшими Париж политическими кризисами, которые привели поочередно к гибели эбертистов, дантонистов и робеспьеристов. Когда 4 вандемьера III года (25 сентября 1794 г.) он вернулся в Париж, то обнаружил себя уже в другой стране. За два месяца, прошедшие после свержения Робеспьера, процесс «выхода из Террора»[805] все быстрее набирал ход, и Ромму предстояло теперь найти свое место в новой ситуации. Его отношение лично к Робеспьеру еще до Термидора трудно назвать симпатией, скорее это была даже антипатия. Однако Ромм разделял принципы созданного Робеспьером революционного правления, а потому, вернувшись из миссии, занял место в поредевших рядах сторонников этого уходящего в прошлое режима, демонтаж которого день ото дня шел все активнее. Ромм не только вошел в группу последних монтаньяров, называвшуюся «Вершиной», но и стал одним из лидеров этой некогда доминировавшей в Конвенте «партии», которая теперь отступала с боями, сдавая одну позицию за другой. В этих «арьергардных боях» Ромму отныне принадлежала одна из ведущих ролей.

Именно тогда он прервал, наконец, свое многолетнее молчание в Якобинском клубе и в последние недели его существования перешел из категории вечных зрителей в категорию ораторов. Но дни Клуба были уже сочтены, хотя Ромм своим выступлением в Конвенте 25 вандемьера (16 октября 1794 г.) и попытался предотвратить его закрытие.

Столь же безнадежной была фактически взятая на себя Роммом миссия защитника Ж.Б. Каррье, бывшего «проконсула» в Нанте, организатора массовых убийств в период Террора. Выступив 21 брюмера (11 ноября) с докладом по итогам работы депутатской комиссии, занимавшейся расследованием деятельности Каррье, Ромм попытался найти для обвиняемого смягчающие обстоятельства и в чем-то даже оправдать его[806]. Спасти Каррье от трибунала и гильотины Ромму все же не удалось, но его позиция вызвала непонимание даже у риомских друзей и привела к разрыву отношений с графиней д’Арвиль, которая ранее вполне разделяла приверженность своего друга к идеалам Революции и Республики[807].

18 вантоза III года Республики (8 марта 1795 г.) Ромм совершил еще один странный поступок, вызвавший недоумение у его близких, – он женился. Удивлял не столько сам факт вступления в брак сорокапятилетнего холостяка, сколько то, как он это сделал. Ромм обратился к своей секции (первичной ячейке самоуправления в революционном Париже) с просьбой рекомендовать ему какую-либо вдову солдата, павшего за родину. Секция указала на двадцатипятилетнюю Мари-Мадлен Шолен, чей муж погиб при подавлении вандейского восстания, и Ромм вступил с ней в брак. Матери он объяснил: «Мой выбор определили не богатство, высокое происхождение или любовь»[808]. Похоже, последний мотив казался ему столь же предосудительным, как и два первых.

Ромм обещал представить родне молодую жену после завершения работы Конвента, но до того времени дожить ему было не суждено. 1 прериаля III года Республики (20 мая 1795 г.) в Париже вспыхнуло восстание жителей беднейших кварталов. Вооруженная толпа вторглась в Конвент, требуя хлеба и введения в действие Конституции 1793 года. Попавшему под горячую руку повстанцев депутату Феро отрезали голову и, водрузив на пику, поднесли ее председателю Собрания. На несколько часов работа национального представительства была парализована. К вечеру, когда уставшим депутатам, находившимся внутри Конвента, стало казаться, что восстание окончательно победило, последние монтаньяры – члены Вершины – начали один за другим подниматься на трибуну с требованием принять декреты, по сути означавшие возврат к революционному правлению. Первым на трибуну взошел Ромм, чтобы призвать к освобождению из тюрем всех деятелей Террора, арестованных после свержения Робеспьера. Он предложил также объявить непрерывными заседания секций (дабы иметь возможность в случае необходимости вновь мобилизовать массы) и принять чрезвычайные меры по снабжению города продовольствием[809]. Под давлением толпы депутаты приняли внесенные им декреты, так же как и все то, что предлагалось другими членами Вершины. Но когда к ночи войска и национальная гвардия очистили зал от повстанцев, депутатское большинство отменило навязанные ему декреты и постановило арестовать их инициаторов. Те были взяты под стражу и отправлены в крепость Торо (Бретань).

20 прериаля арестованных вернули в Париж, и четыре дня спустя они предстали перед судом. 29 прериаля (17 июня 1795 г.) бывшие депутаты Ж. Ромм, Э.Д. Дюкенуа, И.М. Гужон, П.А. Субрани, Ж.М. Дюруа и П. Бурботт были приговорены к смерти за «подстрекательство». Узнав о приговоре, все шестеро «мучеников прериаля», как назовут их позднее, попытались покончить с собой при помощи двух заранее припрятанных ножей. Поочередно каждый наносил себе удар клинком, вынутым из тела уже павшего товарища. Ромм, Дюкенуа и Гужон умерли на месте, а еще дышавших Субрани, Дюруа и Бурботта все же казнили на гильотине.

Эта трагическая смерть, вызывавшая в памяти образы легендарных античных героев, подняла «мучеников прериаля» в глазах современников и потомков до уровня крупнейших фигур революционной эпохи. Если в период господства Горы ни один из шести не принадлежал к ее лидерам, а был, можно сказать, рядовым солдатом революции, скромно и старательно выполнявшим порученное ему дело, то в тот момент, когда от осыпавшейся Горы оставалась одна лишь Вершина, их гибель означала конец некогда всемогущей «партии» и завершение целой главы революционной истории.

Отблеск этой трагической кончины ретроспективно пал на всю предшествующую жизнь «последних монтаньяров». Каждый ее эпизод отныне казался исполнен скрытого смысла, так или иначе связанного с ярким финалом. А поскольку жизнь Ромма была как никакая другая богата событиями, в которых можно было искать этот скрытый смысл, именно его фигура из всех «мучеников прериаля» на протяжении последующих двух столетий привлекала к себе наибольшее внимание. В свете последующей героической гибели каждому этапу его земного пути придавалось и придается особое значение: и любви к наукам, и воспитанию им наследника богатейшего аристократического рода, и экзотической поездке в далекую, загадочную Россию. Авторы, пишущие о Ромме, до сих пор, за редким исключением, исходят из имплицитного убеждения, что человек, сумевший столь ярко окончить свою жизнь, должен был и прожить ее не менее ярко, а потому «по умолчанию» предполагают у него наличие неких скрытых талантов и пока еще не оцененных достижений в тех сферах деятельности, к которым он прилагал свои усилия: математике, педагогике, естественных науках.