Последний вечер в Лондоне - Карен Уайт

– Тогда должна поехать я, – сказала Прешес.

– Нет, – сказала Ева, не раздумывая, как это прозвучит, и радуясь тому, что виски многое притупляет. Она затрясла головой, подчеркивая значение единственного произнесенного ею слова, и мир закружился у нее перед глазами. Она поняла, почему они говорили, что ей нельзя ехать, но не могла сказать, почему не хочет поездки Прешес.

Прешес заговорила успокаивающим тоном, словно с ребенком.

– Грэм считает меня другом, и я буду для него знакомым лицом. Я научилась перевязывать раны вместе с тобой и Софией, и я не брезглива. Я могла бы помочь ему выздороветь быстрее, чтобы он мог вернуться к тебе.

Ева перестала трясти головой, поняв, что ни София, ни Дэвид ее не поддержат.

Прешес продолжала:

– Ты сможешь заменить меня в Доме Луштак, так как у нас один и тот же размер. Мадам – патриотка, и сделает все, что мы попросим, если это поможет в войне, так ведь?

Ева медленно кивнула, боясь, что если кивнет сильнее, то голова разобьется вдребезги.

София неуверенно улыбнулась.

– Это очень благородно с твоей стороны, Прешес, но…

– Я знаю, что вариант не лучший – ты или Ева в этом случае подходите больше, чем я. Но сейчас это просто невозможно. Пожалуйста, позволь мне помочь. Ты была так добра ко мне. Прошу тебя, позволь мне сделать это ради тебя. Пожалуйста.

Ее взгляд метался между Софией, Дэвидом и Евой. Словно Ева имела право голоса.

– Нам придется договариваться о транспортировке и жилье, получать разрешения на такое… – начал Дэвид.

– О чем ты и позаботишься. Ты лучше всех это умеешь. – София улыбнулась мужу, смягчая свои слова. – Тогда решено. Пойду прикуплю несколько вещичек, которые он любит.

– А могу я? – спросила Ева. – Могу я сделать хотя бы это, чтобы не чувствовать себя такой беспомощной.

– Конечно, милая. Он любит…

– Сандаловое мыло. – Она чувствовала запах Грэма, мягкость его шеи, когда она прижималась к ней губами. Она не собиралась говорить этого. Но уловила его запах, словно он сидел за соседним столиком.

Дэвид прочистил горло.

– Я пойду встречусь с его знакомым в «Труфит и Хилл» и возьму немного бритвенных приборов, которые он предпочитает. И у них есть сандаловое мыло, которым Грэм пользуется с тех пор, как я его знаю.

Ева сглотнула, изобразив улыбку, скрывающую, насколько далекой от Грэма она себя чувствовала.

– Прекрасная идея. Уверена, что именно знакомые вещи ему и нужны. – Она представила, как он лежит на кровати в госпитале, а Прешес намазывает ему на подбородок крем для бритья. Прешес, а не она. В груди закололо, и ей на миг показалось, что она истекает кровью.

– Ну и хорошо, – проговорила София, вставая. Дэвид помог ей выйти из-за стола и взял ее за руку. – Решено. Мы тебе сообщим, как только все подготовим – вполне возможно, к завтрашнему утру. Ты будешь готова?

Прешес с жаром кивнула.

– Да. Соберу вещи сегодня.

Они попрощались. Прешес и Ева стояли на тротуаре, глядя на покрытый зеленью Грин-Парк, расположенный напротив «Ритца». Люди выгуливали собак и мирно прохаживались, словно все было в порядке. Но в порядке ничего не было. И уже никогда не будет.

Прешес громко всхлипнула, даже не стараясь скрыть этого. Ева вложила всю свою энергию в чувство презрения за показное проявление эмоций подруги, за неподобающее поведение в такой ситуации. Но существовало ли вообще какое-то подобающее поведение в такой ситуации? Она только сейчас поняла, что если сосредоточиться на внешнем мире, то можно быстро уйти отсюда. Она слышала цокот каблуков, несущих ее вперед. Звуки уличного движения. Свисток полицейского. Она была зрителем в кинотеатре: она смотрела на этого человека на экране, смотрела, как тот ведет себя, словно бы все в порядке.

– Ева, прошу тебя, остановись.

Она повернулась и подождала, пока Прешес нагонит ее. Глаза Евы были сухи.

Прешес взяла ее за руку, но Ева стряхнула ее ладонь.

– Нам нужно спешить. Наверняка тебе нужно постирать. Я тебе помогу.

Прешес, всхлипнув, кивнула. Единственный платок в кармане Евы был Грэма – тот самый, с монограммой, который он дал ей в день их встречи. Она не предложила его Прешес. Не могла.

На следующий день, когда за Прешес приехал Дэвид на правительственном автомобиле, Ева спустилась вместе с ней, жизнерадостная и полная оптимизма. Играть, всегда нужно было играть. И она очень хорошо с этим справлялась.

Когда Прешес обернулась обнять ее на прощание, Ева отдала ей книгу стихов Уордсуорта, которую ей подарил Грэм.

– Ему, наверное, будет приятно, если ты почитаешь ему, если он еще не может читать самостоятельно. – Поколебавшись, Ева вынула из кармана дельфина. – Я хочу, чтобы ты берегла его и вернула ему. Понимаешь? Покажи Грэму, что он у тебя, что он останется его талисманом, пока он не поправится. И скажи ему… – Ее покинуло самообладание, но лишь на миг. Она радостно улыбнулась. – Скажи ему, что я буду ждать, когда он вернет его мне лично при возвращении в Лондон.

Прешес вновь расплакалась, и Еве захотелось встряхнуть ее, дать понять, что слезы бесполезны.

– Я позабочусь о нем ради тебя, – произнесла Прешес. – Обещаю. Я приложу все силы, чтобы он вернулся к тебе. Он на самом деле любит тебя, Ева. Я знаю, что любит.

Ева выдавила из себя ободряющую улыбку.

– Постарайся, чтобы ему стало лучше, и привези его мне.

Прешес еще раз кивнула, а затем забралась в машину и села возле Дэвида. Ева повернулась спиной к отъезжающему автомобилю, вспоминая слова Прешес, что нельзя смотреть на уезжающего человека, иначе ты его больше никогда не увидишь. Не оборачиваясь, она поднялась по лестнице, но продолжала стоять в дверях до тех пор, пока звук двигателя не поглотил гул утреннего движения.

Лондон

май 2019 года

Мы с Колином и его родителями сидели в комнате ожидания госпиталя принцессы Грейс в Мэрилебон. В помещении с изящной мебелью и подкупающим отсутствием шутовских рисунков и других видов больничной живописи на сдержанных серебристо-серых стенах царила удивительно успокаивающая атмосфера. В отсутствие треснутых стульев из оранжевого поливинилхлорида и линолеумной плитки было легче представить, что я не в больнице. Если бы не встревоженные лица Колина и его родителей, я бы легко вообразила, что нахожусь в совершенно другом месте.

Когда Прешес упала в обморок, Арабелла тут же вызвала «Скорую помощь». Когда Прешес переносили в реанимобиль, она дышала сама и находилась в сознании, но не ясно понимала, где находится. Я спрашивала каждого попадавшегося нам медработника, все ли с ней в порядке. На меня с неожиданной силой навалилось осознание, что она может умереть. Я знала, что она старая, хоть у меня из памяти не шли ее слова, что старость – это ее наказание. Но все равно слишком рано. Ее история еще была не дописана.