Комбат в западне - Максим Гарин

Комбат понимал, что, возможно, бродить в этих подземных лабиринтах ему предстоит долго, очень долго.

Поэтому он берег батарейки китайского фонаря, боясь, чтобы те не сели. Он включал его лишь изредка. Он шел, погруженный в раздумья, оглядывая стены, торчащие из них ржавые балки, какую-то арматуру. Он шел и шел, постоянно помня о том, что за его спиной где-то не очень далеко сидит и дрожит французский коллекционер Жак Бабек с автоматом в руках.

«Только бы он не сдрейфил, не запаниковал и не оставил свое место! Я обязательно к тебе вернусь, Бабек, обязательно! Я обещал Бахрушину, что найду тебя».

И тут Комбат услышал какой-то странный звук, похожий на свист воздуха, вырывающегося из туго накачанной камеры. А еще этот звук был похож на сопение кого-то огромного или чего-то огромного.

«Что это?» — подумал Борис Рублев, кладя указательный палец на рифленое железо курка.

Фонарь был погашен. Комбат сделал еще пару шагов вперед, очень осторожно, почти неслышно. И в этот момент что-то тяжелое, мягкое и сильное обрушилось на него, сбив с ног.

Автомат полетел в сторону. Звякнув стеклом, зазвенел и улетел фонарик. Но Рублев уже не слышал этих звуков, он судорожно сопротивлялся, пытаясь вырваться из железной хватки, пытаясь освободить горло от длинных сильных пальцев, похожих на щупальца. Комбат хрипел, пытаясь извернуться, и это ему удалось.

Правая рука смогла-таки дотянуться до рукоятки ножа, сжать ее. У Комбата уже хрустел позвоночник, хрустели ребра грудной клетки.

Невероятным усилием он смог чуть-чуть повернуться и вонзить клинок ножа в упругое сильное тело своего соперника. Затем Комбат вытащил нож, почувствовал, что на несколько мгновений хватка ослабела и вновь нанес удар. А затем, потеряв равновесие, покатился по грязному бетонному полу, продолжая один за другим наносить удары в хрипящее, стонущее и ревущее существо. Если бы Рублев мог видеть того, кто на него набросился, выпрыгнув с верхнего штрека, то наверное, его сердце замерло бы от ужаса и возможно, даже разорвалось.

Но удача была на стороне Бориса Рублева, и темнота выручила его, не дав увидеть соперника, не позволив испугаться. Комбат ползал до тех пор, пока не смог нащупать автомат, а его соперник с каким-то животным воем уползал в темноту, правда, уползал медленно.

«Кто это, будь он неладен?»

Пальцы зацепились за ремень. Комбат быстро подтащил автомат и, понимая, что враг, стонущий и воющий, может наброситься на него вновь, выпустил в темноту длинную очередь. Он стрелял на звук, на хрюканье.

Рев, который раздался в ответ на выстрелы, смолк.

Воцарилась густая липкая тишина. Комбат опустился на колени и принялся искать фонарик. И это у него получилось, правда, не так быстро, как с автоматом. Фонарик был найден и Комбат, держа его на вытянутой руке, нажал кнопку. Яркая вспышка света, луч скользнул по стене, затем по потолку, вернее, по своду. И Комбат увидел своего соперника.

— Боже мой! — вырвалось из горла. — Мать твою!..

Ну и чудовище! Ну и образина!

Огромное, бугристое, косматое тело лежало шагах в девяти-десяти в большой луже крови, темной и блестящей. Комбат с автоматом в правой руке и горящим фонарем в левой двинулся к своему сопернику.

— Мать твою… — опять повторил он.

Перед ним, изрешеченный пулями, исколотый, изрезанный ножом, лежал, а вернее лежала огромная человекоподобная обезьяна в коричневатой косматой шерсти, с головой, похожей на огромный кокосовый орех. Пасть была открыта, поблескивали белые огромные зубы.

«Мне повезло, — сказал сам себе Рублев. — А ведь эта падла могло мне сломать хребет, сломать, как пальцы ломают спичку».

Действительно, орангутанг, самец, лежащий в луже собственной крови, весил килограммов сто шестьдесят — раза в два больше, чем Комбат.

«Откуда же он взялся?» — подумал Рублев, оглядываясь вокруг, светя фонариком.

Затем он увидел штрек, уходящий вверх.

«Вот, сволочь! И как это он смог? Если он смог, может, и мне удастся? Нет, не удастся», — после минут трех размышлений решил Комбат и, пошатываясь, двинулся в обратную сторону — туда, где оставил Жака Бабека.

Когда прибыла смена, Чурбаков приказал:

— Там, в том коридоре, один из заключенных убил четверых наших. Я хочу, чтобы вы взяли его живьем.

А потом мы его будем мучить, сдерем с него шкуру — всю, до последнего клочка! Сдерем, как чулок, как сдирают шкуру со змеи. Вперед! Берите его живым! Ты, Свиридов, будь со мной и никуда не ходи.

Комбат понимал, долго им с Бабеком не выдержать.

Француз оказался не бойцом, оружием пользоваться не умел. А патронов у Комбата было немного, да и превосходство было на стороне противника. У них были гранаты, были автоматы и патронов они не жалели.

Завязался бой. Свистели пули, гремели взрывы. Рикошетили пули, высекая искры из бетона. Комбат с Бабеком медленно отходили все дальше и дальше — туда, к тому коридору, где уже был Комбат и где, как он знал, выхода не было.

А Чурбаков со Свиридовым шли следом за своими людьми.

И когда затихала перестрелка Чурбаков кричал:

— Рублев, я тебя достану, я с тебя сдеру шкуру!

Комбат не отвечал, лишь скрежетал зубами и прикрывая собой француза, отходил в черную глубину коридора, понимая, что скоро он уткнется в стену, и затем будет поворот. А там — вода.

У Рублева осталось три пули и нож. И он понимал, долго не продержится. Еще десять-пятнадцать минут и тогда конец, тогда все. Как поступить с последней пулей он знал.

— Ну что, патроны кончились? — кричал Свиридов. — Чувствуешь, как приближается твоя смерть, Рублев? Чувствуешь?

— Да пошли вы к е.., матери! — бросил Комбат и грязно выругался.

— Скоро, скоро мы до тебя доберемся, если, конечно, ты не утонешь! — кричал в темноту Чурбаков, прячась за углом.

Перестрелка смолкла. Люди Чурбакова собирались с силами, готовясь к последнему броску, готовясь либо загнать Комбата в воду, либо взять его живьем.

И наверное, так бы и произошло, если бы вдруг не раздался свист, пронзительный и тонкий, такой знакомый! Этот свист Комбат мог узнать из тысяч — так мог свистеть только один человек, его друг и боевой товарищ Андрей Подберезский.

— Держись, Борис Иванович, держись! А вы, уроды, сдавайтесь, иначе вам всем кранты! Сдавайтесь, бросайте оружие и по одному выходите! — раздался голос Андрея Подберезского, раздался за спиной у бандитов — оттуда, откуда те явно не ожидали.

— Андрюха, — прошептал Рублев, — браток ты мой!

Как же ты меня нашел?

— Ну, вы что, оглохли? Сдавайтесь и выходите по одному! — на этот раз в мегафон говорил не Подберезский, а полковник Бахрушин.

Чурбаков и его люди оказались зажатыми между Комбатом и спецназом ГРУ в узком четырехметровом коридоре. Конечно же они могли уничтожить Комбата с Бабеком, но это ничего бы не изменило в их судьбе.