1918 год на Украине. Том 5 - Сергей Владимирович Волков

моего в Одессу выехала моя семья, но по приходе моем на это судно узнал, что команда его забастовала и никуда двигаться не намерена (впоследствии ее наполовину уломала, наполовину принудила огромная скопившаяся на этом судне толпа, положение которой в противном случае было совершенно безвыходное).

Со своей стороны я решил скрепя сердце направиться на какое-либо судно, имеющее назначением Константинополь – таковых было четыре, – надеясь уже оттуда при помощи моих английских связей – в Лондоне мне дали новый открытый лист к английским военным властям – добраться до Ялты.

Раздумывая, как добраться до такого судна – о месте их нахождения я не имел понятия, – я заметил небольшую кучку народа, толпящуюся в какой-нибудь сотне сажен от меня на том же участке обширного Одесского порта, где я находился. Наудачу направился к ней и узнал, что это пассажиры, записанные на пароход «Caucase» и ожидающие парового баркаса, чтобы доставиться на него: «Кавказ» стоял на рейде неошвартованный.

Никаких удостоверений для перехода на «Кавказ» я не имел, но это отнюдь не помешало мне беспрепятственно сесть по его приходе на обслуживавший его баркас и подъехать на нем к названному судну. Само собой разумеется, что мог я все это проделать только благодаря тому, что в виде багажа у меня были лишь два ручных чемоданчика, представлявшие все оставшееся у меня имущество. Сундук с вещами пришлось бросить в Одессе.

«Кавказ» оказался огромным французским транспортом, перевозившим во время войны туземные войска с острова Мадагаскар во Францию. Переданный вновь в частную эксплуатацию, он, однако, еще сохранил устроенные на нем приспособления для массовой перевозки людей: обширные трюмы его были снабжены устроенными в несколько этажей нарами. На этом судне должен был отплыть генерал Шварц и его штаб; на нем же было посажено множество беженцев обоего пола и более тысячи офицеров.

Взойдя на борт «Кавказа», я застал на нем буквально столпотворение вавилонское. Не успевшие еще разместиться по трюмам стояли густой толпой на палубе, заваленной всевозможным багажом. Наступившая темнота и весьма слабое искусственное освещение парохода в высшей степени тормозили установление какого-либо порядка. В полумраке раздавался плач детей, которых было немалое количество, и… мычание животных: то были волы, тут же находившиеся на палубе, предназначенные для продовольствия едущих. По временам между сгрудившимися беженцами возникали перебранки и воздух оглашался крепкими словцами.

Странное зрелище представляла и кают-компания. Ярко освещенная, она была сплошь забита народом, среди коего я заметил высших духовных иерархов – митрополита Платона, архиепископа Кишиневского Анастасия и множество священников. Все они скромно поместились по стенкам, а посередине кают-компании – за столом – сидели и смачно что-то ели какие-то штатские люди экзотического типа. Оказалось, что это купцы, почти исключительно греки, приехавшие в Одессу из Константинополя с разнообразным товаром, надеясь его выгодно там сбыть. Попали они в Одессу как раз ко времени ее эвакуации, а посему на берег даже не были спущены. Это были все платные пассажиры 1-го класса, занявшие почти все пассажирские, расположенные вокруг кают-компаний, помещения и, конечно, не пожелавшие их уступить нахлынувшим беженцам, какого бы они звания ни были. Некоторым лицам все же в конечном результате удалось устроиться в каютах, остальным же, наиболее привилегированным, не пожелавшим поместиться в одном из трюмов, было предоставлено право сидеть в кают-компании, конечно, за исключением обеденных часов, когда места были заняты обедающими. Тут они просидели в течение десяти суток, ни разу не ложась, так как по прибытии в Константинополь нас на берег не спустили, а продержали в продолжительном карантине. Мне лично удалось, однако, устроиться. Войдя в частную сделку с заведующим хозяйством всего парохода – так называемым maitre d’armes, я за сравнительно умеренную плату получил в мое единоличное пользование его собственное просторное и уютное помещение.

Часам к 12 ночи прибыл на пароход и генерал Шварц, и мы были готовы к отплытию. В это время город уже был фактически беззащитен, и лишь несколько выпущенных по городу выстрелов со стоящего на рейде французского броненосца, по-видимому, удерживали вступивших в город большевиков приблизиться к порту, а посему приток на «Кавказ» новых беженцев из офицерского состава в течение некоторого времени все еще продолжался.

Ночь мы простояли, однако, на рейде и лишь после рассвета подняли якорь. Понемногу скрывались в утреннем тумане очертания красавицы русского юга – Одессы. Прошли мимо Малого и Большого фонтанов, столь мне знакомых с давних пор, и, наконец, потеряли берег из вида. С тяжелым сердцем следили мы за тем, как он постепенно исчезал из наших глаз, и несомненно те же мысли охватили всех наблюдавших за ним с «Кавказа»: что ждет впереди и когда уже назад в разрушенную, загрязненную, заплеванную, но все же бесконечно дорогую Родину?

Да, когда же?

Я. Кефели[180]

С ГЕНЕРАЛОМ А.В. ШВАРЦЕМ В ОДЕССЕ

(осень 1918-го – весна 1919 года)[181]

Осенью 1919 года военный инженер генерал-лейтенант Алексей Владимирович Шварц, уезжая со своей женой из Константинополя во Францию, передал моей жене опечатанный сургучной печатью пакет бумаг.

«Вы живете более оседло, сохраните мои документы о событиях в Одессе, связанных с моим именем», – сказал он.

Жена хранила их в большом сундуке, где находились и мои бумаги об этих событиях. Когда мы переехали в 1926 году в Париж, перевезли и этот пакет в том же сундуке. В конце 1928 года мы вынуждены были оставить нашу квартиру (10, рю де ля Кавалери), а все крупные вещи сложили в домовом погребе. После кончины моей жены (17 апреля 1942 года) я обнаружил, что все было выкрадено из сундука. Пропали и все документы.

Это побудило меня написать воспоминания о событиях, происходивших в моем поле зрения в Одессе с осени 1918-го до весны 1919 года.

* * *

До Первой мировой войны Александра Ивановича Гучкова я знал только по газетам. Увидел его впервые незадолго до этой войны на складах Красного Креста под Петербургом. Представителям военного и морского ведомства (я был от морского) демонстрировались новые заготовки Красного Креста в присутствии Александра Ивановича. Мы были ему представлены, однако дело кончилось только безмолвными рукопожатиями.

На всех нас А.И. Гучков произвел самое лучшее впечатление: спокойный, самоуверенный, медленно цедящий слова, знающий себе цену, он, видимо, хорошо знал военно-санитарное дело и боевую обстановку, мне также хорошо известную по обороне Порт-Артура. Его черно-масленые глаза «факира» медленно останавливались на собеседнике и глубоко пронизывали человека.

Познакомился же я ближе с Гучковым в декабре 1916 года в Трапезунде,