Черный день. Книги 1-8 - Алексей Алексеевич Доронин

Наконец Александр добрался до содержимого сумки, которая, как ему показалось, весила целую тонну. Или это он так ослаб? Но судьба не собиралась поворачиваться к Саше лицом. Еды в торбе было мало. Зато было много другого. Воистину, удивительное существо — человек.

Золото, золото, золото. Кольца и браслеты, сережки и колье. Несколько секунд Саша разглядывал сверкающие безделушки, а потом все понял, догадался, почему на эти сто кило татуированного мяса не позарились волки, и испытал жгучее желание убить эту мразь еще раз.

Некоторые вещи мерзавец не мог взять из магазинов. Только старое золото бывает таким мутным. Но они происходили и не из ломбарда, иначе не были бы такими мокрыми и липкими. Разве что их сняли с окоченевших пальцев и шей, иногда при помощи маленького топорика, который висел у подонка на поясе в чехле из плотной ткани.

Когда-то Саша был убежден в том, что скорее небо упадет на землю, чем он опустится до того, чтобы обирать мертвых. Ну, что ж, он дождался, небо упало. Так чего же стоять истуканом? Надо брать все, что может помочь его выживанию. На этот раз его совесть будет чиста. Он же грабит награбленное.

Естественно, золото его не интересовало. Повинуясь внезапному порыву, парень опрокинул рюкзак, и оно желтым ручьем утекло сквозь снег. Подумав, он все же сунул в свой рюкзак полукилограммовый кулек с монетами. Золотые червонцы царского министра Витте? Они уж точно чистые. Если миру суждено устоять, то этого вполне хватит.

Топорик Александр повесил себе на ремень, став похожим на Робинзона Крузо. Тщательно обшарив карманы куртки покойника, он разжился острой заточкой с тонким, как у стилета, лезвием. Банку таким инструментом не откроешь, зато в печенку сзади всадить, наверно, сподручно. Она была сухой и чистой, но бог знает, сколько раз ее пускали в ход. Подумав, парень зашвырнул ее подальше в темноту.

Зато другая находка пришлась очень кстати. Фонарик был маленьким, плоским и легко умещался в ладони, но при нажатии на кнопку давал луч слепяще-­яркого белого света. При этом в пластмассовом корпусе не было ни разъема для подзарядки, ни гнезд для батареек. Когда Александр сообразил, что к чему, его радость не знала предела. Он понял, что перед ним был «вечный» фонарик — выбор охотников, туристов и прочих любителей побыть вдали от цивилизации. Данилов вспомнил рекламу подобной вещи в каком­то телемагазине. Если верить ей, такая штука не требовала ни зарядки, ни даже замены лампочек. Принцип ее действия был основан на законе Фарадея. Если встряхнуть фонарик, то магнит высокой мощности начинает перемещаться внутри катушки с проводом. Ток, индуцированный в катушке, заряжает конденсатор фонаря, от которого получает питание светодиод.

Не веря своей удаче, Данилов прибрал замечательную вещь в карман. Но свой старый фонарь он не подумал выбрасывать, тем более что располагал теперь солидным запасом пальчиковых батареек.

Еды было немного, причем деликатесами здесь и не пахло — шесть банок мясорастительных консервов с большой примесью явно трансгенной сои, немного лапши, крупы и картошки. Пузырь дешевой водки. Ни икры красной, ни икры черной, ни заморской баклажанной. Ничего, сойдет. И водяра тоже — раны промывать. Но только не душевные.

Еще одной находкой оказалась походная карта с карандашными пометками, смысл которых Саша даже не пытался понять. По всему было видно, что уголовник подготовился заранее, еще до холодов, что характеризовало его как не совсем пропащего идиота. Другой вместо «аляски» взял бы еще один рюкзак под хабар. Зачем зимняя куртка и валенки, когда по календарю начало осени? Видимо, еще в начале сентября в голову лихого человека закралась смутная догадка, и тогда он украл или отобрал эту одежду. Вряд ли мужик слышал про ядерную зиму, скорее сработала крестьянская смекалка.

Куда он шел? Домой, к своей бабе? Если только не к скупщику краденого. Как бы то ни было, он торопился. Ночевал в машинах, кафешках, сараях. Наверное, думал, что органы уже идут по следу. Ха! Бегут и спотыкаются. Половина уцелевшей милиции занята тем же делом, что и этот громила, вторая спасает себя и свои семьи.

Он идет, и снег тоже. И ветер дует… Ветер на всем белом свете, как у Блока в поэме. Холодает. Мародер хочет добраться до жилья и передохнуть, но решает, что беды не будет, если посидеть минут пятнадцать, дать отдых ногам. А там, глядишь, найдется какой­нибудь домишко и получится выспаться как следует.

Вот он выбирает место, более­менее защищенное от ветра, снимает с плеча сумку, усаживается, не выпуская из виду свою поклажу, потом достает бутылку. Всего пару глотков для сугреву. Ему действительно становится теплее, тело расслабляется, никуда идти уже не хочется. Снег все падает, но холода больше нет. Совсем.

Так неизвестный вор стал иллюстрацией в книжке, предназначенной для проведения антиалкогольной кампании. Но судьба оказалась милосердна к нему — его смерть была легкой. Он не мучился, как те, на шоссе, или другие, придавленные бетонными плитами в городе. Про умерших от лучевой болезни нечего и говорить.

Данилов еще раз взглянул на сидящий труп. Парень знал, что пора переходить к самой неприятной части программы. Он до конца надеялся, что делать этого не придется, верил, что найдет магазин или брошенный дом, откуда можно будет позаимствовать теплую одежду без пререканий с хозяевами. Но, как назло, вокруг таких не было, а ближайший населенный пункт, судя по карте, лежал аж в пяти—семи километрах по прямой.

Александр был уверен, что не осилит и половины. Холод уже почти не беспокоил его, и это было самым плохим знаком. Если вначале кожу лица жгло, кости ломило, а онемевшие пальцы кололо иголками, как на допросе в гестапо, то теперь все болевые ощущения исчезли.

Зато пришла слабость, которая с каждой минутой овладевала им все сильнее. Хотелось присесть, а лучше прилечь. Саша догадывался, что это означает. Выбор был простым — прибегнуть к последнему средству или встретить свой последний час.

Из всех мертвецов только этот шакал и был одет по-зимнему, остальные бедняги закутаны в тряпки, как солдаты разбитой армии Наполеона. Пусть покоятся с миром, он не будет их тревожить. Если кому-то придется поделиться с ним одеждой, то пусть это будет тот, кто сам явно снял ее с чужого плеча.

Александр уже начинал стягивать валенок с холодной окоченевшей ноги, когда его передернуло. Это запоздало взбунтовалось его прежнее «я», то, что осталось в нем от интеллигентного юноши из Новосибирска. Та часть, которая еще не порвала с прежней жизнью.