Провинциальная история - Карина Демина

Лес загудел.

Заворочался, оживая.

— Д-дгни… — Дурбин сумел перевернуться на живот, подтягивая ноги. — Т-туда… ушел.

— Найдем, — Ежи отряхнулся, прикидывая, стоит ли прямо сейчас отправляться по следу или же сперва помочь людям.

Помочь следовало бы, но…

Он ведь не целитель!

А единственный целитель вряд ли сам справится… и…

И сзади донеслось вдруг протяжное ржание.

— Маменька! — этот злой голос заставил обернуться. — Маменька… я вас спасу, маменька!

По ту сторону сосны, где продолжалась дорога, уходившая вниз, появилась телега, груженая соломой и какими-то мешками. Правила ею престранного вида девица, которая, подобравши платье, подоткнувши его высоко, так, что видны стали загорелые ноги, побитые цыпками, стойма стояла.

— Маменька! — зычный голос её окончательно расколол тишину.

Сунув пальцы в рот, девица свистнула громко, по-разбойничьи, и крутанула над головою тонкий хлыстик, лошадку поторапливая. Та, правда, если шагу и прибавила, то немного.

— Что за…

— Стоять! — из сосновых веток выглянула женщина с пистолем. — Руки вверх!

За спиной её возвышался мрачного вида мужик в алой шелковой рубахе. В руках мужик держал пистоли и глядел так, что Ежи предпочел руки-таки поднять.

— Маменька! — с новою силой взвыла девица и, спрыгнувши с подводы, — лошадь с немалым облегчением перешла на шаг — понеслась к женщине.

— Я маг, — счел нужным представиться Ежи. — Верховный маг города Канопень…

И знак сотворил, правда, все же опасаясь, что этого будет недостаточно. Местные люди к магам относились с немалым подозрением, полагая их элементами до крайности ненадежными.

Но женщина кивнула.

И велела:

— Пахом, поглянь, что там с поранеными. Лика! Что за вид?!

— Маменька, — виновато прогудела девица и потупилась, увидела босые ноги, ойкнула и поспешила подол опустить.

— Аграфена Марьяновна, — сказала женщина, кланяясь. — Вот, дочку навестить решила…

— Матушка-боярыня… — нянька, сползши-таки с брички, кинулась на землю. — Прости, боярыня-матушка, не уберегли… Лилечку не уберегли…

Она завыла, поползла, голося на все лады.

— Так, — рявкнул Ежи, понимая, что еще немного и окончательно потеряется. — Аграфена Марьяновна, вы не пострадали?

— Боги помиловали, — она осенила себя кружным знамением.

— Хорошо… надо, чтобы ранеными кто занялся. И не только ранеными… раненых надо бы…

— Пахом, на подводу грузи.

Мужик кивнул и с легкостью подхватил кучера. Ежи только и сумел, что кровеостанавливающее заклятье кинуть, хотя нужды в том особой не видел: все одно знаний его и умений недостаточно, чтобы спасти.

Его…

Но если…

— Поедете по тропе, — сказал он, решившись. — И Дурбина возьмите. И прочих тоже… скажете, что от меня, чтобы… там Евдоким Афанасьевич, может, подскажет чего.

Подумалось запоздало, что следовало бы предупредить, поелику для человека обыкновенного встреча с Евдокимом Афанасьевичем может быть… непростою.

Аграфена Марьяновна кивнула.

— И ведьма… если поможет, то только она. А я…

— Найди Лилечку, боярин, — нянюшка вновь подала голос. — Найди…

— Найду, — пообещал Ежи и поглядел на лес.

Поможет?

Дерева закачались, заскрежетали на все голоса. Они тоже не любили тех, кто вершил беззаконие.

— Скажите госпоже Анастасии, что… если вдруг, то за её зверем Анатоль присмотрит. Ладно?

Он присел подле Дурбина, которого сунули меж двух мешков. И тот сидел тихо, зубы сцепивши, только дыхание его было тяжелым.

— Постарайся не отойти, целитель.

— Н-не дождешься, — просипел Дурбин и оскалился. — В-выследи… т-только… ам-млетов на нем… много.

— Не спасут, — Ежи отступил к лесу. Вроде всего-то шаг, но уже звенит, гудит вокруг чаща, а знакомая тропа вновь ложится под ноги, приглашая.

Лес знает.

Лес смотрит.

Лес… приведет, куда надобно, если поверить. Ежи готов был поверить и платить тоже. А потому, остановившись, вытащил из-за пояса ритуальный нож. Подумалось, что за все-то годы жизни его ни разу пользоваться не пришлось.

И к лучшему.

Это не было ритуалом, ибо ритуал требует точности, выверенности и опутан многими правилами. Это… было памятью?

Чем-то кроме?

Ежи не знал, но, вспоровши кожу на запястье, прижал руку к зеленым мхам и сказал:

— Моя кровь — твоя кровь…

Сказанное слово упало да утонуло в зеленых недрах. А лес… лица коснулся теплый ветер, будто кто лизнул Ежи в щеку, ласково так, ободряя.

И хорошо.

Стася тоже услышала выстрел.

Сперва один, потом второй, а следом, чуть позже, и третий, звук которого показался ей особенно резким, будто стреляли где-то неподалеку.

Определенно, неподалеку.

Купцы переглянулись с явным удивлением. А Ежи бросился прочь. И Стася собиралась броситься следом и, наверное, бросилась бы, да только Бес заступил дорогу.

— Мр-р-ра, — сказал он с укором.

— Верно, государыня-ведьма, — молвил Фрол Матвеевич, и Матвей Фролович кивнул, соглашаясь. — Негоже это воевать…

— Стреляли? — уточнила Стася зачем-то.

— Стреляли.

— Кто?

— Кто ж знает? — Фрол Матвеевич к коляске подошел и, покопавшись, вытащил оттуда ружье. Точнее Стася решила, что вот эта штука, огромная, которую нормальному человеку и не удержать-то, и есть ружье. — От сейчас сходим и поглядим.

— Твоя правда, брате, — Матвей Фролович обзавелся парой пистолетов вида превнушительного. — А вы тут побудьте.

— На всякий случай.

— Именно.

Бес кивнул и поднялся, хлестанувши себя хвостом да по бокам. А после на купцов глянул и велел:

— Умр.

— Не отстанем, — пообещал Фрол Матвеевич. А Матвей Фролович коснулся сложенными щепотью пальцами лба. И поклонился, то ли Стасе, то ли Бесу, что было совсем уж невозможно.

И тоже ушли.

— А… мне что делать? — жалобно поинтересовалась Стася, не очень надеясь на ответ:

— Кваску испить? — Баська, высунувшись из дому, подала квасок в резной уточке, которую держала обеими руками. — Вы не думайте, возвернуться.

— Ага…

— Не впервой татей гонять…