СССР™ - Шамиль Идиатуллин

– Опиши зависимость даламбертиана от лапласиана.

Сергей некоторое время смотрел на меня, потом сунул руки в карманы, пренебрегая трудоемкостью этого процесса в положении сидя, и сказал:

– Алик, ты иногда меня пугаешь.

– Зависимость-то.

– Да иди ты на фиг.

– Ага, – буркнул я, усмехнулся под нос и, будто распахиваясь, сделал быстрый мах кулаком от плеча.

Сергей вильнул головой.

– Вот, – сказал я. – Плечо поднято, кулачки сжал. Математик, блин. Лобачевский ал-Хорезми Пифагорович.

– Не важно, – упрямо ответил Сергей, втискивая руки обратно по карманам. – Человек тот, кем он себя чувствует.

– Кем ты себя чувствуешь утром первого января?

– Я чувствую себя совсем не бойцом. Рефлексы тут не в счет. А ты, Алик, до сих пор ногами машешь, и для себя ты в первую очередь Ояма, а потом уже Плевако.

– Песталоцци же.

– Пестун старый.

– Помоложе некоторых. А на самом деле, Серег, ну давай я попробую объяснить раз и навсегда, почему я здесь, а не там или где-то еще.

– Рискни, – сказал Кузнецов, по инерции подбираясь.

– Рискну. Кем я себя чувствую – это главный вопрос. Во-первых, отцом. Знаешь, он как родился – все остальное не то чтобы мелким или не очень существенным стало. Но это может подождать, а пацан нет. И вот эти пацаны и девчонки тоже нет. Ну, ты видел.

– Я видел. А во-вторых?

– А во-вторых, я чувствую себя мудаком.

Кузнецов улыбнулся:

– Наконец-то. А в связи с чем, если не секрет?

– Да нафигачил хрени какой-то вокруг семьи, никому не нужной, двух тетенек чуть до цугундера не довел, а все ведь на пустом месте.

– Ну как на пустом, – удивился Сергей, остро разглядывая меня, – у вас ведь там обычаи-традиции-заветы.

– Неграмотность это примитивная, а не заветы, – устало объяснил я. – Я же юрист, должен всегда первоисточники смотреть. А повелся на комментаторов, которые полтора тысячелетия бороды жевали, на Элькины слова повелся, на гормоны... Ну не было в этом ни смысла, ни необходимости. Развода с Элькой не было – потому что без свидетелей не считается, потому что до родов не считается, потому что мимо процедуры не считается. Аллах знает лучше нас, а Мухаммад пророк его. А мы нагородили...

– Но тебе было приятно? – с напором спросил Кузнецов.

– Быдло ты шкуренное.

– Да ладно, нашел, из-за чего париться. Дамы без огня не бывает. Слушай, а давай ускорим процесс покаяния? Давай, Элька за меня замуж сходит, чтобы счет сравнять?

– Фу, блин.

– Ну да, трудно будет, но я постараюсь.

– Серый, я тебе глаз выдавлю.

– Выдавил один. Я же ради вас, вашего счастья.

– Тьфу, баран, блин.

– А мне какая разница – одной ты мне жизнью обязан или еще и душевным спокойствием. Ты ж мне по жизни...

– Знаю-знаю.

– Не все знаешь еще.

– Дольше проживу. Во-вторых-то что?

– Каких вторых?

– Ты сказал, два вопроса есть.

– А, ну да. Заболтался. Второй такой: как Рычева на разговор вытянуть?

– В смысле?

– В смысле, он от моих вызовов уклоняется, потом да потом. А время не терпит.

– Почему?

– Потому что нам завтра-послезавтра надо только поставщикам полторы сотни лямов переводить. А Москва финансирование прикрыла.

– Не понял. Что значит прикрыла?

– Блин, Алик. Полностью. Вариант Пц.

– А хера ты сразу?..

– А хера ты мне голову?..

– Тпр-р-р. Малый совет, у тебя, через час. Хотя какой через час. Поехали, на ходу всех выдернем.

Прекрасно. Вот же вам совет;

Внемлите истине полезной:

Наш век – торгаш; в сей век железный

Без денег и свободы нет.

Александр Пушкин

Собрались за час двадцать, все, только Бочкарев опаздывал – у него там вываривался какой-то суперпуперобразец пленочной основы для батарей, результат обещался быть, как мило уточнил Олег Аркадьевич, «до вечера, так что начинайте без меня, а я подтянусь». Вечер уже разлился по Союзу прохладным синим плесом. Но я неплохо изучил Бочкарева (фамилии он соответствовал изумительно, отчего, видать, и не терпел пива), потому сомневался как в том, что он хоть раз подтянется, так и в том, что вечер наступит сегодня, вернее, что счастье видеть Бочкарева обрушится на высокое собрание в ближайшие часы. Будет результат положительным – паучники разобьют пару склянок с радости и ринутся развивать успех, будет отрицательным – разобьют пару склянок с горя и ринутся выискивать ошибку и научно тыкать в другие варианты. В любом случае можно быть уверенным в двух вещах: пара склянок разобьется, а Бочкарева до утра из лаборатории не выманит даже атомный гриб на горизонте.

Начали без него, и сперва довольно продуктивно. Серега кратко поставил народ в курс дела, Маргарита уточнила ряд позиций, который можно было и не уточнять, но должна же она была показать, кто в доме бухгалтер. Истерить перестала, и то хлеб.

Ребята были молодцы. То есть я и не ждал, что придется тратить время на оханья, выкрики типа «да как они смеют!» или «что же теперь делать?» и увещевания наиболее озабоченных справедливостью. Но вот такого диалога в хорошем темпе не ждал тоже.

Маргарита:

– Не только от Минобороны все казначейские поступления прекращены, и все несоюзные дебиторы тоже платить перестали, как по команде.

Сергей:

– Как это вы, Маргарита Владимировна, интеллигентно. Несоюзные, на всякий случай, – значит, те, кто в Союз не входит и отношениями собственности не связан.

Валенчук:

– Денег на сколько осталось?

Финдиректор Тарасов:

– Если на все текущие – на полтора дня. Если только на производственные – на четыре, завтра зарплата, если кто забыл. Если не заплатить тем из поставщиков, кто потерпит, неделя.

Баранов и Егоршев почти дуэтом:

– Зарплаты сдвинем.

Хуснутдинов, отстав на полслога:

– Экономрежим я посчитаю, но процентов восемь точно даст.

Даша, дождавшись микропаузы:

– Из Томска и Тюмени можно попробовать что-то выбить, вечером начну.

И только потом началось: «А почему остатки на счетах такие мелкие?», «А зачем было с не своими связываться?», «А если малый совет и исполком без зарплат оставим – много выкроим?», «А куда Рычев смотрит?» – но тоже ведь правильное направление.