А жизнь продолжается - Кнут Гамсун

— Вы говорите, что хотите купить несколько дворов?

— Да, для того чтобы иметь корм для овец на зиму.

— Вот как! Гм! Такие планы требуют больших средств, — проговорил консул, снова сбитый с толку.

Август улыбнулся:

— Средства найдутся. У меня много всяких предприятий в разных странах.

— Очень приятно слышать, — сказал консул. — Я лично желаю вам всяческого успеха. Всё это великолепно. Кстати, На-все-руки, я давно уже хочу попросить вас об одной вещи, а именно — подать мне совет. Как вы знаете, мне навязали этот банк. Он слишком близко, чтобы ездить туда на автомобиле, а на хождение мне не хочется тратить драгоценное время. Не находите ли вы, что мне следует перенести банк сюда?

Август взглядом измерил контору. Консул поспешил добавить:

— Конечно, мне пришлось бы пристраивать.

Август закивал головой:

— Да, пристроить вот с этой стороны.

— Вот именно, — сказал консул. — Во что это обойдётся? на первых порах?

Август опять улыбнулся:

— Консула это не разорит. Если вы скажете, я, пожалуй, сделаю смету.

— Сделай, На-все-руки. Три комнаты: зал и две комнаты сзади. Строение деревянное.

О! это были единомышленники в своей никчёмности. Строить, действовать, производить обмен в возможно большем масштабе...

Но прежде чем уйти, Август вдруг спросил:

— А что, сейчас банк помещается в собственном доме?

— Нет, мы снимаем помещение у шкипера Ольсена. Но я не хочу вас задерживать, На-все-руки, — сказал консул. — А что касается Давидсена, то это хороший и редкий человек, желающий всем только добра. Но деньги, конечно, ваши.

Улажено с Августом. Гордон Тидеман остался доволен.

А банк он захотел перенести не только из важности. Правда, его ничуть не прельщало ходить в эту крошечную лачугу, которую шкипер Ольсен построил когда-то для своей маленькой семьи. Консул привык к другим дверям и окнам. Но раз уж Гордон Тидеман выстроит приличное помещение и затратится на первых порах, то он будет сдавать его в будущем, он заключит контракт с банком на двадцать лет вперёд. Нет, он отнюдь не только шут, он был также и деловым человеком.

Следующим событием была открытка, пришедшая на имя кого угодно в Сегельфосское имение. Открытка? Да, от Старой Матери и аптекаря Хольма о том, что они поженились. Поженились!..

В доме консула все всплеснули руками, а фру Юлия до такой степени была поражена, что не находила слов. Но она хитро улыбалась, как будто бы, играя в жмурки, подглядела чуть-чуть из-под повязки.

Но консул Гордон Тидеман отнюдь не улыбался, — нет, уж извините! Поступить таким образом, исподтишка, пренебречь всеми формами, действовать за его спиной!..

Фру Юлия стала заступаться:

— Но, дорогой Гордон, как ты не понимаешь? Ей же было неловко.

— Ей? Я не говорю вовсе о моей матери, я говорю о нём. Что это за манера? Он отлично знал, кто глава семьи, и в любой день мог бы поговорить со мной.

— Но он, вероятно, просто боялся, что ты откажешь ему.

— И имел на то основание. Трус, который боится разговора и отступает перед столкновением! Он поступил очень некрасиво, и ноги его не будет в нашем доме.

— Вот как? — сказала фру Юлия.

— Не правда ли, Юлия, ты со мной согласна? Он поступил как в деревнях, так пусть и отправляется туда же.

— Я понимаю тебя, — сказала фру Юлия. — Но когда приедет твоя мать и он с ней, я, право, не знаю...

— Я-то знаю. Позаботься только о том, чтобы я был здесь, я укажу ему на дверь.

— Хорошо, — сказала фру Юлия.

— Впрочем, я не намерен вовсе щадить и мать. Ведь это она поставила нас в такое положение.

Фру Юлия, улыбаясь:

— Но что могла она сделать?

— Она могла бы послать его ко мне.

— И для неё это тоже было не так просто; может быть, и она тоже боялась твоего отказа.

— Она? Нет, извини меня, мать моя ничего не боится. Ни в коем случае. И у неё могут быть свои недостатки — у кого их нет? — но только она не лицемерна и не труслива. И потом разве ты не находишь, Юлия, в этом деле она проявила большое мужество?

— Ещё бы!

— Она действовала очертя голову, — сказал Гордон Тидеман. — Хотел бы я видеть кого-нибудь, кто осмелился бы проделать нечто подобное этому!

Он походил немного взад и вперёд по комнате, поглядел на ребёнка и добился того, что крошечная ручка ухватила его за палец.

— Смешная и милая! — сказал он. — Но мне пора идти. Этот ужасный банк, который они мне навязали!..

— Я надеюсь, тебе хорошо заплатят, — сказала фру.

— Несколько тысяч. Но дело не в этом. Это отнимает ведь много часов в день от моей основной работы.

— Ты справишься, Гордон!

— Справлюсь! Может быть, ты хочешь, чтобы муж твой никуда не годился, прежде чем ему исполнится семьдесят лет.

— Нет, нет, не говори так! — сказала фру Юлия и притянула к себе его голову.

Дойдя до двери, он обернулся и сказал:

— Я подумал, Юлия, и считаю, что ты права: когда мама приедет и он вместе с ней, не можем же мы не впустить его. Но я буду с ним холоден, как лёд. Вот всё, что я хотел, сказать.

— Хорошо, — сказала фру Юлия.

В аптеке открытка поразила всех словно громом. Они ведь ничего не знали, ничего не понимали, они даже не захотели ничего устроить к приезду аптекаря и его жены: пусть знают в другой раз! Однако кое-что указывало на то, что и фармацевт и лаборант всё-таки что-то знала и только делали вид, что они поражены. Зачем бы иначе делали они эти странные вещи на прошлой неделе? А они вошли в спальню аптекаря и передвинули кровать, словно хотели освободить место ещё для другой кровати рядом. Что за чёрт! какое им дело до спальни аптекаря? Но прошёл день, и фармацевт с лаборантом сделали другую странную вещь: они сходили в сегельфосскую лавку и купили занавески в спальню, без которых Хольм отлично обходился всё время. Плотные, отличные занавески, как оказалось, когда лаборант повесил их на окна.

Но вот пришли открытки и как громом поразили всех — и в городе, и в аптеке. Конечно, прислуга, эта пила, тотчас ушла. Она до того разозлилась, что не хотела оставаться ни одного дня, ни одного часа, она отправилась обратно в гостиницу и решила просить Вендта взять её на прежнее место.

Когда парочка, молодожёны, должны были приехать, весь Сегельфосс высыпал на пристань; доктор с женой, священник с женой, окружной судья с женой. Фру Юлии тут не было, потому что она ещё недостаточно окрепла, но начальники почты и телеграфа со своими дамами стояли тут же, и многие из мелких торговцев, и Август тоже пришёл. Август сам получил открытку, и во время всеобщего приветствия он тоже высоко поднял шляпу и заявил торговцу, стоявшему рядом с ним: