Марш Мендельсона на бис - Мария Жукова-Гладкова

Игоря мгновенно положили на носилки и увезли. Я тоже рвалась в больницу, но меня не пустил Тимофей, оставшийся со мной в квартире. Остался и Илья Михайлович, правда, ненадолго.

Я плохо помню, что было потом. Приезжали и уезжали какие-то люди. Меня о чем-то спрашивали, я механически отвечала, правда, в основном говорил Тимофей. Появлялся капитан Туляк, у которого на груди я разрыдалась, но после короткого разговора с Глазковым наедине он отбыл, обещая вскоре мне позвонить.

Потом уехали все, кроме Тимофея. Он помог мне раздеться, дал выпить каких-то капель и уложил в постель, сказав, чтобы я ни о чем не беспокоилась.

Наверное, он дал мне снотворное, потому что я вскоре отключилась.

Санкт-Петербург. 23 апреля, пятница

На следующее утро я встала с дикой головной болью, правда, после холодного душа мне стало чуть полегче. Затем мы на пару с Тимофеем отправились гулять с собакой. Прогулка тоже пошла мне на пользу, так же как крепчайший кофе, сваренный вторым бывшим.

Мне хотелось знать только одно: как там Игорь? Я прекрасно понимала, что Тамарке уже ничем не помочь… А у Казанского должен быть шанс, должен, и все тут!

А Игорь второй раз за одну неделю попал в реанимацию, только на этот раз совсем с другим диагнозом.

– Он выживет? – с надеждой спросила я у предпоследнего мужа.

Мой вопрос бывшему не понравился. Я с удивлением поняла, что в нем взыграла ревность: он тут за мной, как за дитем малым, ухаживал, даже пол у меня помыл, а я с таким выражением лица спрашиваю об Игоре. И на чувства Тимофея мне вроде бы наплевать. А если учесть все, что для меня сделал предпоследний… И если бы я знала, как положительно он характеризовал меня Глазкову и компании… И если бы не он, еще неизвестно, что сейчас со мной было бы… И где бы я в этот момент находилась… Ведь в самом начале именно меня Глазков подозревал в организации ограбления цюрихского банка.

Я разревелась и наорала на Тимофея так, что ему мало не показалось, и он ушел, со злостью хлопнув дверью. Я же не понимала, почему он так разозлился. Ущемленное мужское самолюбие? Хоть и бывшая жена, но тем не менее… Как будто у него на меня больше прав, чем у того же Игоря. С какой стати?

У нас с Тимофеем, как я считала, давно все закончилось, а в одну и ту же реку нельзя войти дважды, и копия всегда получается хуже оригинала. Я была готова остаться с ним друзьями, но о возобновлении более близких отношений не могло идти и речи. По-моему. Правда, как выяснилось, Тимофей думал совсем по-другому.

И меня посетила еще одна, не совсем приятная мысль… Когда он вдруг стал приударять за мной, он ведь, по идее, не пылал ко мне особой любовью… Не было ли это очередным заданием Глазкова? С Казанским мы тогда друг другу очень не понравились, при каждой встрече грызлись по любому поводу и без него, так что вариант тесных отношений исключался, а к Тимофею я относилась вполне нейтрально. И секс с ним оказался восхитительным. Это и помогло нам на время сойтись… Но прожили мы вместе всего несколько месяцев. Наверное, потому что постель – это прекрасно какое-то время, но страсть проходит, и, если не объединяет ничто другое, на длительные отношения рассчитывать не приходится. А вне постели мы оказались соперниками – в плане карьеры. Я, без ложной скромности – гораздо лучший специалист, чем Прохоров. Он и не смог со мной жить. Так же, как и я с ним. Но неужели с самого начала с его стороны все было только игрой?

А теперь он вдруг испытал ко мне какие-то чувства? Когда у меня все уже давно перегорело. И точно понял, что я его не хочу…

* * *

Я все-таки решила поехать на работу – дома оставаться просто не могла, а вечером, гуляя с Тимкой, увидела, как к моему парадному подъезжает огромный черный джип «Шевроле Блейзер» и из него выходит Вова.

Вова подождал нас с собакой и поднялся ко мне в квартиру.

– Привез тебе еды, – сказал он, раскрывая сумку, набитую продуктами быстрого приготовления, которые он тут же стал запихивать в холодильник.

– Я не хочу есть, – ответила я, кстати, плохо представлявшая, что у меня имеется в доме из съестного. – Ты лучше скажи мне, как дела у Игоря. И объясни все, что произошло в последнее время.

– Да ты же уже практически все знаешь, – ответил Вова, но тем не менее любопытство мое удовлетворил.

И начал с конца, рассказав, что Андрея они с Тимофеем скрутили, тут же подлетела группа захвата, находившаяся поблизости, и Савушкина отвезли туда, где ему давно следовало находиться.

Убедившись в том, что он проиграл, Андрей спел весьма интересную песенку, только подтвердившую уже имевшиеся у ребят данные. Но лучше всего на него подействовал совершенно убийственный материал, собранный моим третьим мужем Леонидом Большаковым, который вел учет всех поступавших заказов, и найденный Вовой в сейфе в подвале Лениного дома.

– Откуда ты знаешь про этот сейф? – возмутилась я. – Как ты сумел его открыть?!

– Обижаешь, Катя. Ведь на твоей одежде тоже были микрофоны. В Австрии. Крохотные ниточки, на которые ты даже не обратила внимания. Когда ты заходила в его палату…

– Сволочь! – прошипела я. – Сволочь!

– Ну почему же сволочь? – удивился Вова. – Я выполнял свою работу. И что бы ты стала делать с дневником Леонида? Шантаж – не твое амплуа. А все деньги я оставил на месте. Они твои. Я не взял ни доллара.

– Да не о деньгах речь! – заорала я. – А о самом факте! Большаков завещал мне вскрыть тот сейф. И знаешь, что я сделала бы с его записями? Я бы их уничтожила! Чтобы не подставлять людей, обращавшихся к нему. Ведь там же явно данные не только о милом Андрюше. Так?

– Так, – кивнул Вова, соглашаясь. – Именно поэтому я и должен был добраться до сейфа раньше тебя.

Вова также рассказал мне, что «их люди», специалисты разных областей, сделали мой психологический портрет, дали полную характеристику личности и предсказали, как я стану действовать в той или иной ситуации. Я никогда бы не отдала ни Вове, ни Глазкову, ни Анатолию Леонидовичу Туляку и никому из их коллег дневник Леонида, как никогда бы не донесла на Тамарку, если бы узнала о том, что совершила подружка. Наоборот, если бы Тамарка все-таки решилась мне открыться и попросить о помощи, я бы ей помогла, не думая о себе и о последствиях, и уж никогда бы не пошла в органы с этой информацией.

Но Тамарка ко мне не обратилась, правда, спасла мне жизнь, пожертвовав своей. Наверное, она все-таки понимала, что делает, отдавая свою жизнь за мою. В ту последнюю секунду… Она закрыла меня своим телом, хотя вполне могла скрыться за моим. Она сделала свой выбор. Последний выбор…

Я разрыдалась, вспомнив о Тамарке.

– Катя, – мягко сказал Вова, – подумай: возможно, для нее это лучший исход. Ты можешь представить Тамарку в тюрьме?

– Но, возможно…

– Ей светило немало, Катя. Да, она никого не убивала сама, но знала о преступлениях и, можно считать, была членом банды… Плюс хранение оружия, плюс угроза убийством Глазкову. Она же тебе, наверное, рассказывала, как трясла пистолетом? При желании можно было бы навесить многое. Кстати, вскрытие показало, что она все-таки была беременна.