Михаил Бахтин - Алексей Коровашко

Битва в директорском кабинете

Как уже говорилось, главной преградой формального характера, мешавшей спокойному получению ученой степени, было отсутствие у Бахтина каких-либо документов об образовании. Если доверчивым руководителям невельско-витебских школ и на скорую руку «сколоченных» послереволюционных пединститутов можно было рассказывать байки о славном марбургском прошлом, о приобщении к науке в новороссийской альма-матер и об успешном окончании Петроградского университета, то бюрократов из ВАК и московских диссертационных советов накормить подобной автобиографической фантастикой было уже невозможно. Представителям рода «хомо канцелярикус» требовалось только одно: бумага, составленная по установленному образцу и снабженная гербовой печатью соответствующего учреждения. Раздобыть же такую бумагу Бахтин при всем желании не сумел бы. У него, правда, была возможность черпать надежду из постановления Совета народных комиссаров СССР «Об ученых степенях и званиях», в котором разъяснялось, что «лицам, имеющим особо выдающиеся заслуги в науке, по представлению Советов высших учебных заведений (научно-исследовательских институтов) могут быть присуждены ученые степени и звания без наличия у них законченного высшего образования». Но, как назло, осенью 1945 года данная юридическая возможность была официально отменена.

Каким-то непостижимым образом, однако, Бахтину удалось запустить механизм защиты диссертации, не представив справки о высшем образовании (надумай он защититься в наши дни, никаких шансов у него бы, естественно, не было). Возникла, правда, еще одна трудность, имеющая уже не столько формально-бюрократическое, сколько сугубо психологическое измерение. Речь идет о сдаче так называемого кандидатского минимума. Для молодого человека, например для вчерашнего аспиранта, сдача кандидатских экзаменов — достаточно рутинная процедура, которая может создавать нервное напряжение («Какую оценку я получу?»), но не чревата унижением. С Бахтиным же дело обстояло по-иному: перешагнувший пятидесятилетие сложившийся ученый должен быть проэкзаменован какими-то невнятными людьми, не обладающими и малой долей его знаний. Очевидно, что такое положение дел воспринималось Бахтиным как минимум довольно болезненно.

Чтобы избежать вытягивания экзаменационных билетов, Бахтин организует ходатайство в ВАК об освобождении от сдачи кандидатского минимума. Это прошение исходит от ученого совета Мордовского пединститута, где он теперь, как мы знаем, работает (заведует кафедрой всеобщей литературы). В соответствующем документе, датированном 7 июня 1946 года, необходимость послаблений в отношении Бахтина мотивируется четырьмя аргументами:

«1. Бахтин М. М. известен своими научными трудами по русской и западной литературе (книга о Достоевском, исследовательские статьи о Толстом, по истории романа и сатиры, книга о Рабле — в рукописи и др.). О научных работах Бахтина имеется ряд положительных печатных отзывов (профессоров В. В. Виноградова, Берковского и др.) и в том числе вполне положительная специальная статья покойного академика А. В. Луначарского (опубликована первоначально в журнале “Новый мир”, вошла затем в посмертное собрание статей Луначарского “Классики”).

2. Бахтин обладает солидной эрудицией по специальным дисциплинам, по философии и экономическим наукам (имеет печатные работы), хорошо владеет древними (греческим и латинским) и новыми (французским, немецким, итальянским и английским) языками.

3. Бахтин М. М. имеет большой научный и педагогический опыт, приобретенный им за двадцать пять лет работы в высших учебных заведениях и исследовательских учреждениях.

4. Бахтин М. М. имеет законченную диссертационную работу объемом в 35–40 печатных листов (“Рабле в истории реализма”). Работа раскрывает народные источники реализма Рабле и прослеживает традиции этого реализма по документам и фольклорным записям, с широким использованием многоязычной литературы вопроса. Оригинальность, строгая обоснованность и научное значение диссертации Бахтина засвидетельствованы в развернутых отзывах о ней авторитетных специалистов — профессоров Ленинградского Университета и сотрудников Академии Наук А. А. Смирнова и Б. В. Томашевского».

Если бы кто-то захотел придраться к данному документу, то без труда нашел бы в нем по меньшей мере два изъяна. Во-первых, печатные работы Бахтина по экономическим наукам включают в себя лишь статью «Опыт изучения спроса колхозников», опубликованную, как, надеемся, помнит читатель, в 1934 году. Во-вторых, его стаж в высших учебных заведениях и исследовательских учреждениях никак не мог составить 25 лет, поскольку с юридической точки зрения Бахтин трудился в вузах только тогда, когда жил в Витебске (1920–1924) и довоенном Саранске (1936–1937). Весьма слабая «кооперация» Бахтина с Ленинградским институтом истории искусств и московским ИМЛИ определялась не официальными контрактами, которых попросту не было, а личными договоренностями, не нуждавшимися в одобрении отдела кадров и бухгалтерии.

В итоге, правда, ходатайство саранских заступников оказалось ненужным: через две с половиной недели, 24 июня, Бахтин чудесным образом сдаст все полагающиеся экзамены. По свидетельству Валерия Кирпотина, занимавшего тогда пост заместителя директора ИМЛИ, Бахтин «на день ушел в Институт имени Ленина (Московский государственный педагогический институт. — А. К.) и принес справку о сдаче кандидатского минимума». Эта справка, подписанная заведующим отделом аспирантуры МГПИ В. А. Меньшовым, содержит информацию о том, что Бахтин сдал на «отлично» все предметы кандидатского минимума: «Античную литературу», «Литературу средних веков — эпохи Возрождения», «Литературу XVIII, XIX, XX вв.», «Немецкий язык», «Французский язык», «Историю философии и диалектический и исторический материализм».

Если разобраться, ценность указанной справки не в характеристике уровня бахтинских знаний (кто бы в них сомневался!), а в довольно неожиданной демонстрации пробивных способностей диссертанта, которого друзья часто и обоснованно упрекали в «обломстве» и «подколесинстве». Как он исхитрился раздобыть всего за один день столь важный документ, отражающий к тому же целый ряд разновременных событий, — это тема для отдельного расследования, вполне достойного какого-нибудь знаменитого сыщика. Впрочем, вполне можно допустить, что Бахтин действовал не сам по себе, на короткий срок превратившись в «великого комбинатора», а под «диктовку» какого-то высокого покровителя, который закулисно, например «по звонку», решил все оргвопросы.

Кто бы ни был реальным организатором получения справки в МГПИ, она является стопроцентным фальсификатом: в один день сдать шесть экзаменов Бахтин, конечно, не мог (не будем забывать, что прием экзамена предполагает назначение соответствующей комиссии, затрату определенного количества времени, оформление ведомости и т. д.). Впрочем, нам остается только радоваться, что ему удалось миновать очередной бюрократический барьер. В преодолении административных препон все средства хороши.

Важный момент подготовки защиты диссертации — поиск лояльных соискателю оппонентов. Здесь у Бахтина все складывалось как нельзя более благополучно. Свое согласие выступить в роли оппонентов — без какого-либо «торга» — сразу изъявили уже давно ознакомившиеся с рукописью «Франсуа Рабле…» Смирнов и Дживелегов. К ним присоединился Исаак Маркович Нусинов — тот самый литературовед, на которого Бахтин годом ранее просил «нажать» Юдину. Написать отзыв на диссертацию вызвался академик Евгений Тарле — давний и восторженный почитатель «Проблем творчества Достоевского».