Дар берегини - Елизавета Дворецкая

– Ой, глядите… – вдруг ошарашенно воскликнул кто-то из его отроков. – На шесте… Это не чур…

Многие уже приметили в середине киевского строя, близ княжеского стяга, еще нечто, принятое поначалу за полянского боевого чура. Но когда присмотрелись… дрожь хлынула по спинам и предательски защекотала колени. Это был не чур – это была человеческая голова.

– Кто ж это? – слышались хриплые от потрясения голоса.

– Неужто Боголюб?

– Да нет… У него борода длиннее…

– Нет, не он, я-то его знаю…

– Да он, говорили, жив.

– Щур это…

– Точно, он…

– А вон еще, братие! По левую руку…

Разглядели три головы, которые кияне несли, насадив на поднятые копья. Один был Щур, другой Путивит, третий не то Селец, не то Белян – не разобрали. Однако эти «стяги», подтверждавшие рассказ гонцов о жертвоприношении, внушали жуть и вносили смущение в древлянское войско. Мертвые глаза, бледные уста погибших бояр будто говорили своим: мы мертвы, и вы, род наш, мертвы будете… мы, лучшие люди ваши, вам торную тропу в Навь проложили…

– Ничего! – с трудом справившись с гневом и горем, Полынец потряс плетью. – И мы Перуна без даров не оставили! А как разобьем это племя змеиное – сотни голов на копья взденем, сырой землей клянусь! Нехай меня Перун вдарит, если обману!

Свен сразу приметил одинокого всадника среди древлян. Он тоже знал, что числом его войско уступает: с высокого берега ночью сам видел многочисленные костры вражеского стана. Однако, в свои двадцать пят лет имея более богатый опыт сражений, чем превосходящий его возрастом почти вдвое Полынец, не думал, будто в этом деле все решает число.

Первым на лед спустился Ивор во главе княжеской холмоградской дружины – самой многочисленной, начитывавшей более сотни человек. Вышли, подровняли ряды, образуя срединную основу будущего строя. За ними потянулись ратники ополчения. Дружину каждого городца – все разной величины – возглавлял свой старейшина. Не суетясь, занимали места слева и справа от Ингеровых гридей, кому куда определили на недавнем боярском совете.

Последними сошли на лед две воеводские дружины – Свена и Вальдрика. Каждая состояла из полусотни варягов, и это были наиболее хорошо вооруженные, выученные, опытные и сплоченные отряды. Они встали на правом крыле. Бились на ветру высоко поднятые стяги – хищные птицы варяжских дружин трепетали крыльями, выцеливали клювом добычу.

Когда строй был готов, вперед наконец выехал сам молодой князь Ингер с телохранителями – тот, чье присутствие должно было обеспечить киевскому войску удачу и победу. Тот, кого так долго ждали, уклоняясь от войны, пока это было возможно. На Ингере был золоченый шлем, красный плащ поверх куньего кожуха, покрытого красным же узорным шелком, и греческий пластинчатый панцирь. Если бы Солнце Красное могло сойти на землю и сесть на коня, то именно так оно бы и выглядело. Красный стяг с белым соколом трепетал возле Ингера, как зримый знак удачи, сопровождающей его при каждом шаге. Даже Свен покосился на него не без тайной досады. Управлять войском в сражении предстояло ему, воеводе, но его успех зависел от удачи князя, и на князя были устремлены тысячи восхищенных, полных надежды и мольбы глаз. Глядя на Ингера, каждый его, земного бога, мысленно молил о том, чтобы остаться в живых.

Ивор подал Ингеру сулицу с выкрашенным в синий цвет древком.

– Один! – воскликнул князь, исполняя обычай своих северных предков. – Эти люди твои, я отдаю их тебе!

И метнул сулицу в сторону древлянского войска. Добросить до первого ряда на таком расстоянии было нельзя; вспоров воздух, сулица упала посередине. Однако свое дело она сделала: пространство мира между войсками было убито и превращено во владения смерти.

Киевское войско ответило дружным ревом.

Ингер неспешно извлек меч из ножен. Пропели рога. Ингер вытянул руку с мечом вперед, указывая железной молнией на темнеющую тучу деревского войска. По очереди вновь отозвались рога по всем трем частям киевского войска, перекликаясь и подтверждая готовность.

Вся разом киевская рать качнулась вперед и двинулась, топча снег на русле, к низкому левому берегу. Туда, где лишь ломкий строй желтых сухих камышей отделял их от врага.

Древляне ждали, не двигаясь. Затаив дыхание, выжидали знака: стрелы лежали на тетивах, топоры в руках.

– Стре-е-елы-ы-ы! – протяжно закричал Полынец, привстав в стременах и взмахом секиры указывая на вражеский строй. – Да побьет Перун псов киевских!

Древлянские старейшины подхватили крик, передавая каждый своей ватаге; будто эхо, он прокатился из конца в конец строя. И не успел он затихнуть, как лучники дали первый залп. Туча стрел взлетела к серому небу и пала на киевскую рать. Затем выстрелы захлопали вразнобой: древляне спешили опустошить тулы, пока дело не дошло до ближнего боя, где луки станут бесполезны. Пока же древляне расходовали стрелы не зря: в воеводских дружинах щиты были у всех, но большинство ратников оставалось без этой защиты. Брызнула первая кровь, там и здесь падали тела, нарушая слаженное движение строя, и оставались темнеть на снегу. Раненые шевелились, торопились под прикрытием строя отползти назад, но многие не двигались, убитые наповал.

Стремясь уйти из положения легкой цели, кияне ускорили шаг. Более защищенная, Ингерова дружина в середине вырвалась вперед, крылья поотстали, но единство строя пока держалось.

Еще несколько мгновений – и оба войска столкнулись. Луки полетели на снег, взметнулись топоры. Княжеская дружина первой врубилась в древлянский строй и стала давить, пытаясь прорваться к Полынцу и боевому чуру, однако древляне держались. В середине их строя, возле воеводы и чура, собрались сильнейшие бойцы, наиболее крепкие, опытные мужчины, способные стойко встретить напор врага, вооруженного лучше них. Топоры так и мелькали, нанося стремительные сильные удары, жала копий искали себе цель, метя в лица, под край щитов, в любое открытое место. В гуще рубки убитые и раненые падали под ноги, мешая идущим следом дотянуться до врага. Вскоре в середине строя вырос целый вал из мертвых тел. Не имея возможности сблизиться, кияне и древляне застыли по обе стороны от этого препятствия, пытаясь дотянуться копьями. Снова пришло время лучников: с обеих сторон они осыпали противника стрелами, прячась за щиты и спины товарищей. Почти в упор стреляли без промахов, выбивая из вражьего строя одного бойца за другим.

На левом крыле киянам пришлось туго: там древлянский строй, превосходящий численностью, был длиннее и загнулся, окружая киян. Отбиваясь и спереди, и сбоку, поляне быстро утратили порядок, сбились в кучу. На этом крыле стоял среди прочих и Славигость: как глава многочисленного рода, он привел дружину из трех десятков отроков и сам бился среди них, под собственным небольшим боевым чуром.

Зато на правом крыле дела киян шли успешнее. Здесь находился сам Свен; как он и задумывал заранее, его хорошо вооруженная гридьба, снаряженная щитами и шлемами, стремительно сблизилась с древлянами, слитно метнула сулицы и пошла на слом. Прочным железным кулаком гриди ударили в скулу древлянского войска, опрокинули, порубили и перекололи стоявших на пути. Душа уходила в пятки от низкого рева дорвавшихся до рубки бойцов, от воплей умирающих, от лязга железа и треска щитов. Гудели рога, будто Марена десятком голосов издавала торжествующий вопль перед такой богатой поживой.