Шестьдесят килограммов солнечного света - Халлгримур Хельгасон

иностранцы взяли и начали строить церковь, пока местные отсыпались после коньячного вечера в лавке Йоуи-акулятника, у которого порой водилось французское хмельное.

Вопросы были таковы: 1) Законно ли это? 2) Будет ли такая церковь считаться исландской, если она построена иностранцами на зарубежные деньги? 3) Может ли такое строительство, если оно дозволено, считаться чем-либо иным, нежели взяткой хреппу, чтоб скрасить впечатление от нашествия норвежцев? 4) Разве Исландию как раз не заселили те, кто бежал от становления и произвола норвежской государственной церкви, от розги Олава Святого? Не слишком ли далеко все зашло, когда через тысячу лет его проповедь христианства все же настигла беглецов на далеком берегу[116]? 5) Захотят ли люди, чтоб их отпевали по-норвежски?

– Да, им нужна церковь; они считают, что им нужна церковь.

– Да, но нам-то церковь тоже нужна! Что мы – совсем ничтожества, что одну-единственную чертову церковь сколотить не сможем?

– Да, но эту церковь пока еще не утвердили в государственном совете…

– А что скажет пастор? Не пора ли ему уже выразить об этом свое мнение?

– Да ради бога. Преподобный Ауртни, просим.

Усач взошел на трибуну и произнес речь, которой бы позавидовали политики всех времен. Разумеется, он понимал, что люди сердятся, и такая реакция не была для него неожиданностью; он, мол, сначала сам рассердился, потому что с ним никто не посоветовался («А они сказали, что получили у вас разрешение!» – перебили его криком), совсем никто, но, разумеется, положение здесь сложное, прямо сказать – незавидное, ведь что сделано, то сделано, и сейчас эту постройку не назовешь незаконченной («А незаконной как раз назовешь!»); а потом пастор спросил, не все ли равно, откуда приходит хорошее (гвалт), и подытожил: мол, это дело требует более тщательного рассмотрения, особенно – его юридические аспекты, в первую очередь – те, что касаются международного права и нашего положения как страны, находящейся в унии с Данией, и Норвегии – как страны, находящейся в унии со Швецией, – и таким образом, оказывается, что вопрос здесь крайне сложный.

– В досках и плотницком метре ничего сложного нет!

Казалось, этому аргументу из зала зааплодировали – но нет, это был всего лишь стук норвежских молотков, доносившийся снаружи, из весеннего вечера, из стремительно возводимого склада в конце Косы.

Бесподбородый Магнус с Верхнего Обвала после этого заговорил с места:

– А кто-нибудь удосужился спросить добрую страну, которая владычествует над нами: такое вообще законно? Чтоб приезжали всякие норвежцы… располагались тут как у себя дома? То есть разве на это не нужно разрешение от датчан?

Это замечание было без сомнения ценным. Однако никто не посчитал себя в состоянии оценить это положение: специалистов по международному праву здесь не хватало. В конце концов из толпы собравшихся поднялся толстобрюхий мужчина в летах и заговорил на норвежском, который в его устах изо всех сил старался походить на исландский. Единственным, что снижало эффект от этих усилий, было подвыпившее заплетание языка. Это был китовый сторож Эгертбрандсен:

– Дорогие друзья. Мои дорогие исландские друзья… Я не понимаю, в чем вопрос. Тут нет церкви, она улетела с ветром. То есть церковь тут нужна, потому что людям где-то надо… молиться, креститься, конфирмоваться, погребаться, жениться. Я слышал, что сейчас в хреппе девятеро некрещеных детей. Так дело, конечно, не пойдет. Совсем не пойдет. Ведь самое главное у нас – это чтоб церковь тут появилась, а откуда она появится – это уже второстепенное. С таким же успехом мы могли бы обсуждать на этом собрании, подул ли тот ветер, который унес нашу церковь, из ноздрей Бога или Дьявола. А я скажу как написано: Господь дал – Господь взял, а сейчас он хочет дать нам церковь. За это прежде всего надо сказать спасибо – так или не так? Иначе это будет называться неблагодарностью. Честно признаться, на ум здесь приходит выражение «гордость убогих». Да, гордость убогих. А с этой пакостью бороться, конечно же, очень трудно. Потому что первый шаг из убогости как раз заключается в том, чтоб осознать свое положение. Тот человек, который упал в открытую могилу – он, конечно же, осознает свое положение. И даже если кто-то на краю обрыва над ним улыбается, он все равно не позволит гордости оттолкнуть протянутую ему руку помощи. Но, по-моему, здесь все-таки собрались люди, которым нравится в этой могиле и которые хотят и дальше в ней сидеть. Это понятно… Тот, кто живет в могиле, конечно, предпочтет сидеть в ней один. Ну, пока мимо не пройдет какой-нибудь датчанин!

– Что ты городишь, приятель?! Да ты пьян! – раздались крики позади; он не увидел, кто кричал, но на миг глянул в сторону и замолчал. Однако это замечание, кажется, задело его, потому что потом он разошелся еще пуще:

– Чего вам, исландцам, не хватает, так это стабилитета [117]! Кажется, вы совсем не понимаете, что означает слово «принсип». За то короткое время, что я провел здесь, у меня сложилось впечатление, что исландцы – это такие люди, которые бранят пирог, а сами едят. Когда я смотрю на собравшихся, я вижу людей, которые в прошлом и позапрошлом году поутру бранили наши замечательные китовые туши, а под вечер отрезали себе от них кусочки. Здесь просто не существует того, что называется «прочно стоять на якоре»! Даже беспринципность у вас лишена каких бы то ни было принципов, потому что сегодня действует одно, а завтра – другое! Может, вы не знаете, но в Книге Книг написано, что тот, кто вкушает от хлеба другого человека, ни при каких обстоятельствах не может отвергнуть дара от того же самого человека, иначе он утратит то свое право. Тот, кто ест китовый хвост, получит себе церковь! Вот так! И больше мы об этом не говорим!

Носатый Эгертбрандсен снова плюхнулся на свое место, и толпу охватило молчание. И энтузиазм у этого оратора был таков, что нагнал на слушателей оторопь, и эта цитата из Библии, никому не знакомая… (на лице у преподобного Ауртни отобразилось замешательство, и он принялся разглядывать пол склада и мешки с мукой). А еще было и другое: большинство собравшихся уже приняло в дар от этого человека целые вечера, и будущее сулило еще много таких же – дивно напоенных аквавитом, так что здесь никто не стал бы дуться на Эгертбрандсена – ведь он хороший мужик! Только вот – что он такое о нас сказал? Я не все уловил. «Принсип» – это что?

– Ну, – сказал наконец хреппоправитель Хавстейнн, – это что-то такое…

– Кто построил этот дом? – раздался звонкий голосок,