Я - Инквизитор - Александр Мазин

– Нет здесь телевизора,– сказал Андрей.—

А что случилось, отец Егорий?

– Пашеров убит!

Анатолий Иванович Пашеров, депутат, председатель, член и т. д., был убит утром, в восемь часов сорок минут, у подъезда своего дома. И уже через пятнадцать минут на место преступления прибыла телевизионная бригада. Несколько опередив милицию.

Убийца, по заявлениям доброй дюжины очевидцев, был один. В этом все свидетели были единодушны. Что же касается его внешности – тут вариантов было столько же, сколько глаз наблюдало за совершением преступления. Впрочем, подавляющее большинство было уверено, что убийца – мужчина.

Преступник остановился в пятидесяти метрах от подъезда, из которого спустя несколько минут вышел Пашеров. На плече у преступника висела длинная сумка из красного материала. (Сумку тоже запомнили все.) Убийце не пришлось долго ждать: Пашеров выходил из дома всегда в одно и то же время. На тротуаре, напротив подъезда, уже стоял «мерседес» господина депутата, мощная машина с тонированными пуленепробиваемыми стеклами. Пашеров пересек тротуар, окруженный своими телохранителями, и вместе с ними сел в автомобиль. Убийца позволил ему это сделать. Но когда дверцы «мерседеса» захлопнулись, выхватил из сумки автомат и произвел один выстрел из подствольного гранатомета.

Конструкцию пашеровского «мерседеса» преступник знал в совершенстве – попал точно в бензобак. «Мерседес» взлетел на воздух вместе с Пашеровым, шофером и тремя охранниками. Никто из них не выжил.

К сожалению, эти пятеро были не единственными жертвами убийцы. На грохот взрыва из подъезда выбежали еще три человека: два охранника и милиционер.

Впоследствии скажут, что они пытались задержать преступника. К сожалению, дело обстояло иначе. Вряд ли кто-то из погибших успел увидеть убийцу раньше, чем он открыл огонь. Все трое остановились посреди тротуара, глядя на пылающие обломки «мерседеса». Убийца срезал их длинной очередью, бросил автомат на асфальт, прыгнул на мотоцикл, стоявший тут же, и покинул место преступления.

Поиски оказались безрезультатными, хотя, по заверению органов, ни один мотоциклист в пределах города не остался непроверенным.

Погибли восемь человек: сам Пашеров, шестеро его людей и милиционер. Одна из свидетельниц получила легкое ранение в ногу обломком взорванной автомашины. Начато расследование, в котором примет участие не только МВД, но и ФСК, так как убийство это можно отнести к разряду политических. Мотивы пока не установлены. Не обнаружены и улики, способные навести на след убийцы. На брошенном автомате номера были спилены, и отпечатков пальцев, естественно, не осталось. Красная сумка тоже ничем не помогла следствию.

Вот та конкретная информация, которую за пять минут пересказал Андрею Потмаков. Но уже второй час на экране телевизора обгладывали сахарную кость политического убийства. Сменяя друг друга, разного рода деятели распинались по поводу «непоправимой трагедии» и вещали о том, какой фигурой в политической жизни России обещал стать покойный депутат горсовета. («Вот именно,– подумал Ласковин.– Какой?») И ни слова не было сказано об остальных семи убитых.

«Я должен был пристрелить его сам! – укорил себя Андрей.– По крайней мере, эти парни остались бы в живых!» Особенно ему жаль было милиционера. «Волкодавы» – те хоть за крутые бабки подставлялись, а этот за что?

«Хотя,– подумал Андрей,– нечего было стоять столбом!»

Сам-то он быстро научился оглядываться по сторонам раньше, чем продемонстрирует себя в качестве мишени. «И все-таки ты схлопотал в лоб от рыжего! – напомнил себе Андрей.– По такой же бестолковости схлопотал».

Приглашенный в студию подполковник милиции был исполнен сдержанного достоинства. И ответственности. Можно было подумать, что преступник уже у него в кармане. Однако содержание его речи сводилось к тому, что убийство, очевидно, заказное, а заказные убийства, как правило, остаются нераскрытыми. Веский тон подполковника представлял странный контраст со смыслом его речей. Зато он обратился к населению с просьбой помочь следствию. Такой солидный добрый дядя. Даже в Штатах, с их развитой программой защиты свидетелей, последних не так уж просто найти. И уговорить. У нас же свидетелей «уговаривают» мигом. Без свидетелей. Следующие двадцать минут подполковник и ведущий со вкусом обсуждали особенности «заказного» убийства, наиболее подробно остановившись на ценах. Тут подполковник показал себя настоящим специалистом. Ничего не было сказано и о том, почему милиция двадцать пять минут добиралась до места преступления в самом центре города. Но не это удивило Андрея, а то, как оперативно обнаружились телевизионщики. А у нас ведь они вертолетами не оснащены.

И снова жалобные причитания о невосполнимой потере и трагедии времени. И смакуемые воспоминания о еще десятке подобных убийств. Затем торжественное оповещение о дне траура и о том, что через час известный артист, «близко знавший покойного», и менее известный ученый-социолог проведут часовую пресс-конференцию о гибели выдающегося человека. Так что, уважаемые телезрители, оставьте ваши дела и не отходите далеко от экранов!

Ласковин минут тридцать взирал на этот спектакль, пытаясь выловить хоть что-то конкретное, но узнал лишь, что «не было у нас человека нравственнее и духовнее». И что нет в городе бездомного или голодного, который бы не «приобщился к истинно петербургской культуре», о которой «так радел усопший». Еще назывались фантастические суммы, которые были перечислены в учрежденный Пашеровым фонд «Русский ренессанс». Банк «Народный» – сто миллионов, банк «Нерушимый» – двести миллионов, банк «Звезда» – пятьсот миллионов… Никто из соболезнователей не задался вопросом: почему вдруг господа банкиры так расщедрились?

Игорь Саввич выглядел подавленным. Ласковин даже припрятал бумажку с телефоном пресловутого Михаила. Не дай Бог, батюшка решит пойти с повинной! Но два часа телевизионного лицедейства, как ни странно, сказались на отце Егории благотворно: он разозлился. Как уже было известно Андрею, гнев для отца Егория был лучшим лекарством от депрессии. Наконец, после фразы о «согнутых тяжким бременем утраты» Потмаков выключил телевизор.

Ласковин, впрочем, уже сорок минут игнорировал экран: копался в корейском автоответчике, который вдруг перестал принимать в расчет, дома ли его хозяин.

– Итак,– произнес Андрей, установив, что придется менять весь блок,– что будем делать?

– Ничего! – отрезал Потмаков.– Похерим. Бог им судья!

«Хороший ответ,– подумал Андрей.– Исчерпывающий».

– Я бы пообедал,– сказал он вслух.– Полтретьего уже.

– Пойдем,– согласился Игорь Саввич. Около пяти приехал Смушко. Подмигнул Андрею, показав портрет на полполосы в траурной рамке.

А отцу Егорию сказал:

– Хороший день. Еще шестьдесят тысяч надыбал!

– Что-то ты больно весел? – подозрительно спросил Потмаков.

– Девка плачет – солдат веселится! – усмехнулся Смушко.– Чужая смерть способствует щедрости. Ибо напоминает о бренности жизни нашей!