Постлюбовь. Будущее человеческих интимностей - Виктор Вилисов

живёт в квир-режиме циркуляции и антипоколенчества. Чтобы очаровать детскую аудиторию, анимашки не могут работать исключительно в категориях успеха, триумфа и совершенства, это вступает в противоречие с детским опытом; дети неизбежно ошибаются и проваливаются в мире, где успех, прогресс и продуктивность сделаны по взрослому шаблону.

Конечно, предложение Халберстама в первую очередь действует терапевтически: принять свой провал и успокоиться. Но это ещё и стратегия сопротивления, призыв переизобрести сами понятия о том, что считается достойным, успешным, правильным и прогрессивным; вывести эти категории за пределы гетеросексистской мужской матрицы, в которой они находятся сейчас. Забывчивость, глупость, абсурдность, эксцентричность по типу собаки Гуфи, низовое знание — всё это обещает открыть промежуточные места, убежища от гегемоний, альтернативы капитализму, гетеросексуальности и нуклеарной семье. Квир-провал это жизненная стратегия, которая учит по-настоящему ценить неловких, нелепых, погружённых в себя или чрезмерно общительных, не справляющихся с собственной телесностью людей, — всех тех, кто готов наслаждаться различиями.

Халберстам не единственный, кто исследует провал как стратегию для квиров. В своей книге он описывает и отстраивается от работ Лео Берсани и Ли Эдельмана, особенно книги Эдельмана No Future. Берсани и Эдельман в квир-теории представляют так называемый «антисоциальный проект» — средний палец из глубины квир-сообщества в отношении доминирующих моделей социального. Эдельман описывает, как квиры проваливаются в отношениях с будущим, и призывает взять этот провал на вооружение против нормативной политики; если квиров лишают будущего, — прекрасно, оно им не нужно; им точно не нужно будущее в категориях линейного прогресса и пронатализма, связанное с дисциплинирующей фигурой Ребёнка. Поэтому и Берсани, через анализ экстремальных гомосексуальных практик типа бэрбекинга или багчейзинга, и Эдельман — призывают объять влечение к смерти. Халберстам оценивает важность этого проекта, но не согласен с аффектами и архивом белой маскулинной гей-негативности, которые эти авторы используют и которые кажутся ему анти-политичными Что ещё важного делает Халберстам — так это расширяет поле аффектов и эмоциональных реакций, доступных для квиров. В дополнение к привычным эмоциям антисоциальной гей-негативности типа усталости, уныния, скуки, безразличия, иронической дистанции, кэмпа и неискренности Халберстам, среди прочих опираясь на Валери Соланас, Тони Моррисона, Патти Смит, Губку-Боба, Уоллеса и Громита, добавляет в квир-архив ярость, грубость, злобу, нетерпение, манию, искренность, серьёзность, неучтивость и жёсткую честность.

Квир-провал — это освобождающая стратегия далеко не только для квиров. Цисгетеро мужчины и женщины страдают от идеологии успеха каждый день. Мы уже обсуждали, что современная маскулинность организована как постоянная попытка прыгнуть выше головы — и, таким образом, постоянно кончается провалом; отсюда все эти специфические типы мужской депрессии, меланхолии и апатии, потому что маскулинность — это во многих смыслах провал: и неизбежная неудача в её исполнении, и её катастрофические последствия для всего мира. Мужчины боятся импотенции и преждевременной эякуляции, боятся быть слабыми, — эти сюжеты разлиты по культуре; сексуальная неуверенность, вызванная доминирующей идеологией секса-как-накопления-капитала, является прямой причиной большого количества сексуального и физического насилия. Всё, что происходит на финансовых рынках, в криптовалютной сфере, занятой как раз такими криптомаскулинами-в-погоне-за-успехом, между большими корпорациями, конкурирующими за доход, и производствами, конкурирующими за землю и ресурсы, — это всё воплощение чисто маскулинного колониального драйва, подпитываемого идеологией успеха. Мужчины борются за успех, а женщины борются за успех у мужчин, — всё это неизбежно кончается провалом для подавляющего большинства тех, кто борется за успех внутри капиталистической системы; и тем не менее люди продолжают принимать эту жизненную стратегию как единственно возможную; квир-провал предлагает другой способ жить.

Всё моё детство было одним квир-провалом, хотя, живя несколько лет в деревне, а потом на окраине города, я с раннего возраста делал кучу физической работы, что — вкупе с пацанским окружением — теоретически должно было поддерживать во мне дух маскулинности; увы — теория провалилась. Но один из провалов я помню особенно хорошо; это было в третьем или четвёртом классе, к какому-то празднику мы репетировали «Муху-Цокотуху». Я был дико задроченным ребёнком, не понимаю, как так вышло, что мне досталась роль комарика, который спасает муху от паука. В кульминационной сцене мне нужно было опуститься перед мухой на колено, по-офицерски протянуть ей руку и заявить: а теперь, душа девица, на тебе хочу жениться. Естественно, даже не спрашивая её желания. Я опускаюсь на колено, — это всё происходит у доски, классная руководительница сидит рядом и смотрит, — начинаю говорить и импульсивно вместо протягивания руки к мухе прижимаю обе руки к груди, как делают благородные девицы. И я помню этот телесный абсолютно испуг учительницы в возрасте, она как-то даже не всколыхнулась, а замерла и съёжилась, не отдавая себе отчёта, от чего. Затем сказала: «Витя, мальчики так не делают, так девочки делают», — ну в классе посмеялись. Но я очень хорошо запомнил вот этот её телесный испуг, когда она видит плохо отрепетированный гендер в ребёнке. Это тот квир-провал, который мне тогда рассказал обо мне что-то, что у меня не было инструментов переварить; я только сейчас понимаю значение этого момента.

Время

У квир-теории особые отношения со временем и темпоральностью. Монаган и Маккенн даже выделяют отдельный «темпоральный поворот» в квир-теории. Вопрос времени так или иначе исходит из вопроса о том, что такое хорошая жизнь и кто определяет, какие качества жизни являются хорошими, а какие нет; что значит достойно прожить её, а что — недостойно. Разных квир-теоретиков в отношениях со временем волновало разное: кто-то сосредотачивался на истории, историзме и архивах, кто-то выяснял отношения между прошлым и настоящим, кто-то — с будущим и его моделями, одни обращались к критике линейного исторического нарратива прогресса, другие анализировали, как квир-время влияет на персональные жизни отдельных людей. Элизабет Фримен пишет, что квир-теория и темпоральность могут быть объединены в критический фреймворк для анализа чего угодно, от жизненных нарративов до восьмичасового рабочего дня, преждевременной эякуляции, эпидемии СПИДа, квир-прошлого и будущего, опыта повседневной жизни ЛГБТКИ-персон.

Внутри КТ в отношениях со временем разные исследователи могут занимать оптимистическую позицию в отношении будущего или анти-социальную и антифутуристичную, но все так или иначе сходятся в том, что гетеронормативность навязывает обществам свою модель времени, сосредоточенную вокруг воспроизводства капитализма и превращения человека из хаотичного ребёнка в управляемого взрослого рабочего. Это можно видеть на примере того, какие вехи в жизни человека отмечаются особо: свадьба, новоселье, рождение ребёнка, годовщины совместной жизни, устройство на работу или увольнение. Гетеронормативность предлагает жёсткий таймлайн жизни, которая считается хорошей, достойной или успешной: рождение, детство, тинейджерство, рождение ребёнка, родительство+работа, пенсия, смерть. Этот таймлайн заложен в логику всех институций, ведущих тела через детсады, школы,