Башни земли Ад - Владимир Свержин

— Оставь свои речи, — прервал его Железный Хромец. — Они разумны, и всякий, кто слышит их, сказал бы, что мудры. И все же слова твои лживы. Я знаю, что ты предал меня. Расскажи, как, кому и что ты передал, и тогда я сменю гнев на милость. Тогда позволю тебе жить. Открой мне сердце, открой без коварства и злоумышления против меня, и я верну тебе былое расположение.

— Быть может, тот, кто сделал все, в чем ты обвиняешь меня, Великий амир, сейчас наблюдает за тобой и втайне смеется.

— Нет, — покачал головой Тимур. — Ты снова лжешь, Хасан Галаади, никто не смеется над смертью. Но ты, должно быть, все еще не понял этого. — Он поманил к себе одного из приближенных и проговорил, не спуская взгляда с дервиша: — Приведите сюда Мануила. Одного из вас, того, кто сознается в заговоре, назовет имена прочих смутьянов, чистосердечно расскажет о планах мятежников, я помилую. Сейчас от вас самих зависит, кому жить, кому быть разорванным этими жеребцами. — Тимур указал на поле, где, дожидаясь жертвы, гарцевали кони. — Конечно, мне было бы приятней оставить в живых единоверца, но если ты решишь упорствовать… Подумай о том, как будет рваться твоя плоть, как лопнут сухожилия, и кровь хлынет из всех жил.

Между тем расторопные слуги внесли в императорскую ложу василевса Мануила. Ступни ног его были обожжены, и потому он не мог самостоятельно идти, как и не мог поднять разбитые кисти рук.

— Ты знаешь его, Мануил? — Тамерлан указал на стоящего чуть поодаль Хасана Галаади. — Он открыл мне все, как и положено доброму мусульманину. Кто ты для него? Гяур? Собачий выродок?! Теперь я знаю, как вы плели свой заговор, как желали убить меня. Как хотели посадить его на трон. Ведь так? — Тимур ухватился за веревку, наброшенную на шею дервиша.

— Этот человек, — император с трудом открыл глаза, видневшиеся маленькими щелочками, — был здесь и переводил твои слова. Однажды он спас меня от удара кинжалом.

— Ты что же, хочешь спасти иноверца? — Лицо Тимура исказила злобная гримаса. — Это зря. Он во всем сознался, и теперь ему дарована жизнь. Ты же упорствуешь, и я, как бы того ни хотел, не могу помиловать тебя, иначе все подумают, что я ослабел, и перестанут бояться, а когда правителя не боятся, кто будет его почитать?

Вот, смотри. — Тамерлан жестом велел поднести василевса к самому ограждению его ложи. — Видишь, как мало народу пришло с тобой проститься. А ведь ты спас их. Храбрость твоя, пред которой даже я не в силах удержать восхищения, подарила жизнь всем этим двуногим тварям. И где они, неблагодарные? Как ни в чем не бывало торгуют в лавках, месят глину, продают свое тело.

Поверь, Мануил, хоть судьба и вынуждает меня казнить врага, совсем еще недавно бывшего другом, но всякий раз боль терзает сердце мое. И вот эта пустота, — Тимур обвел ладонью безлюдные трибуны, — еще больше наполняет его горечью. Я поклялся, что отомщу за тебя подлой черни, но если ты откроешь правду, то вновь станешь мне другом. Воистину, каких только раздоров не бывает между друзьями. Я казню этого предателя и верну тебе золотой венец твоих предков.

Ворота ипподрома распахнулись, между трибунами послышался сдавленный вой толпы, подгоняемой остриями копий и ударами нагаек.

— Видишь, я держу слово. Прежде чем проститься со своей жизнью, они пришли сюда проститься с тобой.

— Этот человек — дервиш и твой советник, — тихо выдохнул император. — Более мне о нем ничего неведомо.

Тамерлан закусил губу.

— Это все, что ты хочешь мне сказать, несчастный?

Мануил закрыл глаза.

— Все. Оставь свои речи, ибо вскорости меня ждет допрос, куда более пристрастный — святой Петр уже звенит ключами.

— Приступить к казни, — процедил Тамерлан.

— А что делать с этим? — спросил вернувшийся начальник стражи.

— Покуда бросьте в темницу. Он все мне расскажет.

— Слушаюсь, мой повелитель.

— Ты хочешь еще что-то добавить? — глядя на старого воина, спросил Великий амир.

— Да, мой господин. Там внизу гонец. Он привез замечательную новость. Две недели назад, наевшись рыбы, в Берке-Сарае умер Тохтамыш.

— Хвала Аллаху! Руки мои развязаны!

— Черт, как не вовремя! — послышался на канале связи голос Дюнуара. — Хасан, постарайся продержаться там как можно дольше. Мы сейчас разделаемся с мятежниками, отобьем корабли и отправимся вытаскивать тебя.

Узкая лестница, ведущая в подземную тюрьму, была вырублена в скальной толще еще в те времена, когда император Константин только задумывал построить новую столицу на месте старого Византия. Никто толком не знает, для кого в те годы предназначалась темница. Императоры именовали ее «Забвение». Расположенная на задворках тюремного замка, она распахивала свои затянутые диким виноградом ворота крайне редко: только для особых пленников. Даже среди тюремщиков далеко не все знали, что за высокими стенами императорской темницы скрыто место еще более страшное, нежели тесные, сырые, зловонные, кишащие насекомыми и крысами камеры. Настоящая могила для живых мертвецов.

Узнику, попавшему туда, никогда более не суждено было увидеть свет, вдохнуть полной грудью воздух, даже воздух неволи. Несчастный обычно приковывался цепями к стене, но даже если и нет, участь его была горька: малюсенькая камера наполнялась гулом. На поверхность из-под земли тянулось множество труб-воронок, затянутых сверху своеобразной мембраной из бычьих шкур. Всякий, кто ходил по дощатым настилам, положенным сверху этих мембран, словно бил ногами в барабан, и звуки ударов почти круглые сутки раздавались в камере.

Стражники остановились у подножия башни, увитой виноградной лозой, и дернули за веревку колокольчика. В дубовой калитке приоткрылось зарешеченное оконце. Старший из стражей просунул между решетин небольшой пергаментный свиток. Спустя пару минут заскрежетал тяжелый засов, и дверь приоткрылась, впуская нового заключенного.

— Там уже есть один, — словно оправдываясь, сообщил тюремщик.

— Кто таков?

— Неведомо. Нам о том не сообщают.

— Есть так есть, — отозвался старший из стражников. — Приказ бросить вот его, — он ткнул в грудь человека в одеянии дервиша, — в самое глубокое подземелье. Начальник тюрьмы сказал, что это — самое глубокое.

— Ну, стало быть, ему видней, — равнодушно кивнул надзиратель. — Где один, там и двое. Чего уж там. Все едино в цепях висит. Этого, кстати, приковывать? Или так, по-вольготному?

— Великий амир ничего не говорил об этом.

— И ладно. Пусть тогда в одних ножных кандалах гуляет. Ступай вниз. — Он ткнул дервиша в плечо. — Сейчас я велю бросить тебе вязанку соломы.

Хасан Галаади безмолвно начал спускаться.

— Надолго его к нам? — слышалось за его спиной. — Или, как водится, до смертного часа?

— То никому неведомо, — отвечал начальник стражи. — Дервиш этот у Тимура в ближних советниках числился. Может статься, что завтра Великий амир сменит гнев на милость. Так что особо лютовать с ним покуда не стоит.