Секретные архивы НКВД-КГБ - Борис Сопельняк

То, что дипломаты всегда были под прицелом своих «соседей» с Лубянки, и зачастую прямо из своих кабинетов переселялись в печально известную «нутрянку», ни на йоту не снимает вины с людей, которые являются носителями самых серьезных государственных тайн и секретов, и эти тайны за тридцать сребреников или за миллион долларов продают врагу.

Сомнительная честь стать самым первым Иудой среди русских дипломатов выпала Григорию Котошихину, более известному как «вор Гришка». История Котошихина, хоть и давняя, но весьма и весьма поучительная, особенно для тех, кто с порчинкой, кто не прочь подзаработать свои тридцать сребреников, будь они в долларах, фунтах или иенах.

Все началось с того, что один из придворных русского царя Алексея Михайловича перехватил тайное послание шведского комиссара, а проще говоря, посла в Москве Адольфа Эберса. Как ни труден был шведский шифр, но ключ к нему нашли. Когда депешу перевели на русский и положили на стол царя, то он схватился за голову. Вот что писал своему королю Адольф Эбере в январе 1664 года:

«Мой тайный корреспондент, от которого я всегда получал ценные сведения, послан отсюда к князю Якову Черкасскому и, вероятно, будет некоторое время отсутствовать. Это было для меня очень прискорбно, потому что найти в скором времени равноценное лицо будет очень трудно. Оный субъект, хотя и русский, но по своим симпатиям добрый швед, обещался и впредь извещать меня обо всем, что будут писать русские послы и какое решение примет Его царское Величество».

Вражеский шпион в ближайшем окружении царя?! Он в курсе его переписки с послами! Он знает не только о тех секретнейших решениях, которые уже принял царь, но даже о тех, которые он еще только собирается принять. Кто этот супостат? Кто этот искариот, отступник и душепродавец? Найти, четвертовать и обезглавить! Ясно, что он из Посольского приказа или из Приказа тайных дел.

Первым под подозрение попал князь Черкасский, который в это время находился под Смоленском и с небольшим войском сдерживал стоявшие на берегу Днепра польские полки. «Он хоть и называет себя Яковом, — рассуждали в Кремле, — но на самом-то деле Урусхан Куденетович, и родом из кабардинцев. Кто их знает, этих Черкасских, которые сто лет назад породнились с самим Иваном Грозным, выдав за него Марию Темрюковну? А вдруг они хотели с помощью молодой царицы завладеть престолом, а когда не получилось, затаили обиду и теперь мстят?»

Прощупать Черкасского поручили князю Прозоровскому. Иван Семенович Прозоровский поручился за Черкасского, как за самого себя! Царю это не понравилось. Что ни говори, а когда так крепко дружат воеводы, за спиной которых многотысячное войско, это не очень хорошо, — и он отправил Прозоровского предводительствовать Астраханью, тем самым подписав ему смертный приговор. Через несколько лет Стенька Разин захватит город и воеводу Прозоровского зверски казнит.

Не избежал проверки и особо доверенный царский воевода Афанасий Ордин-Нащокин, кстати говоря, будущий глава Посольского приказа, который как раз в эти дни прибыл в Ставку Черкасского, чтобы вести с Польшей переговоры о мире. Так как Афанасия сопровождали его ближайший родственник Богдан Нащокин и подьячий Григорий Котошихин, начали трясти и их. Что касается Богдана, то за него поручился Афанасий, который завил, что Богдан не имеет никакого отношения к посольской переписке.

И что же тогда получается? А получается то, что подозрения пали на Григория Котошихина. Поначалу эту версию отвергли как совершенно бессмысленную: все знали, что Григорий пользуется особым доверием у государя, что царь ему благоволит и продвигает по службе. Он даже повелел включить Григория в состав посольства, направлявшегося в Ревель для переговоров со шведами.

А вскоре ему было оказано еще более высокое доверие: Котошихина отправили в Стокгольм для передачи личного послания русского царя шведскому королю. В Стокгольме русского посланника чуть ли не на руках носили и отпустили с дорогими подарками. Окрыленный Григорий вернулся в Москву — и буквально оторопел: он обнаружил, что в самом прямом смысле слова выброшен на улицу. Оказалось, что пока он был в Швеции, против его отца, служившего казначеем в одном из монастырей, возбудили дело о растрате. Все имущество, в том числе и дом, конфисковали, а отца и молодую жену царского посланника вышвырнули на улицу. Сколько ни бился младший Котошихин, дом так и не вернули. Пришлось покупать другой, но тридцати рублей его годового жалованья на это не хватало. Тут-то и подвернулся тот самый Адольф Эбере, который без лишних слов ссудил Григория деньгами, само собой разумеется, в обмен на секретные сведения.

Так Котошихин стал шведским агентом. Если же учесть, что с Эберсом он встречался вполне официально как с посланником короля, то никому и в голову не могло прийти, что самую ценную информацию он сообщает именно в ходе этих встреч. Все шло, как было задумано, пока у Котошихина не сдали нервы. Он вдруг решил, что вот-вот будет изобличен, а это значит, жестокие пытки и, как особая милость, топор палача. Не моргнув тазом, он сжег все мосты и бежал в Польшу. Там он в открытую обратился к польскому королю Яну-Казимиру с предложением своих услуг в качестве информатора о делах при московском дворе и в Посольском приказе.

Король это предложение принял и положил ему жалованье сто рублей в год. Но Котошихину этого показалось мало, и он через Силезию и Пруссию бежал в Швецию.

«Я решился покинуть мое отечество, — писал он королю, — где для меня не оставалось никакой надежды, и прибыл в пределы владений Вашего королевского величества. Я всеподданнейше прошу и умоляю, чтобы Ваше королевское величество соизволили принять меня под Вашу королевскую защиту».

Шведский король этой просьбе внял и даже подписал специальный указ камер-коллегии: «Поскольку до сведения нашего дошло, что некий русский по имени Грегори Котосикни хорошо знает русское государство, служил в канцелярии великого князя и изъявил готовность делать нам разные полезные сообщения, мы решили всемилостивейше пожаловать этому русскому двести риксдалеров серебром». На этом милости Карла XI не закончились: через несколько месяцев Котошихина приняли на королевскую службу, удвоив и без того немалое жалованье. А когда его зачислили в штат архива, Григорий засел за сочинение, которое в те годы рассматривалось как разведдонесение, а через двести лет, когда было издано в России, стало называться «драгоценным памятником старины» — именно так именовал книгу «вора Гришки» Виссарион Белинский. Называлась она «О России в царствование Алексея Михайловича».

Что и говорить, эта книга дорогого стоила! Биографии царей, цариц и царевичей, их привычки, пороки и слабости, характеристики ближних бояр, а также чиновных и служилых людей, устройство царского двора и всех существующих приказов, организация и внутренняя структура армии, а также все, что касается рек, дорог, подъездных путей к главным городам России. Очень красочно и не без юмора описан быт русских людей того времени.

Книгу Котошихина с увлечением читают Белинский, Гоголь, Герцен, Толстой, Чернышевский, но вот что поразительно: никто из этих самых уважаемых людей России нигде ни словом не обмолвились о личности автора так понравившейся им книги. А ведь он — Иуда. Он — предатель, мразь и христопродавец. Таким не то что не подают руки, таких без лишних слов отправляют на дыбу.