Меж рабством и свободой. Причины исторической катастрофы - Яков Гордин

И когда сегодняшние наши монархисты и державники толкуют о славном царствовании Екатерины, то не грех бы им, народолюбцам, помнить о том, что делали со своим народом российские государи, и Екатерина в частности, и отчего возникали русские бунты со всей их беспощадностью…

Крестьянская реформа 1861 года, безусловно великая, но запоздалая и воспринятая крестьянством как несправедливая, не сняла — это доказал 1917 год — ненависти мужика к господам и власти, ко всему образованному слою.

Ленин понял народную обиду — и крестьянскую, и рабочую, — но понял ее корыстно, не сочувствуя, но используя в своих политических интересах. Это выявилось немедленно после захвата власти.

Восприятие Ленина как антихриста, даже если перейти с чисто религиозной почвы на почву христианской этики, имело фундаментальный смысл. По раннехристианской традиции, антихрист должен обладать гениальной способностью к мистификации, мимикрии, имитации сочувствия и сострадания. Раннехристианские мыслители считали, что антихрист до своего торжества неразличимо имитирует Христа как носителя справедливости, но только после победы являет свое истинное лицо.

Великий Ефрем Сирин проповедовал об антихристе:

Он примет зрак истинного пастыря, чтобы обмануть стадо… Представится смиренным и кротким, врагом неправды, сокрушителем идолов, великим ценителем благочестия, милостивым покровителем бедных, необычайно прекрасным, кротчайшим, ясным со всеми. И во всем этом под видом благочестия будет обманывать мир, пока не добьется царства". Но как только власть в его руках, "теперь он уже не благочестив, как прежде, не покровитель бедных, а во всем суров, жесток, непостоянен, грозен, неумолим, мрачен, ужасен и отвратителен, бесчестен, горд, преступен и безрассуден…

Единственным гарантом справедливости во взаимоотношениях народа и власти может быть только представительное правление. Земские соборы на Руси далеко не всегда выполняли эту функцию, но развитие тенденций сословного государства в перспективе могло к этому привести.

Петр пресек эту тенденцию. Мечта осталась. Декабристы после победы планировали созвать Собор представителей всех сословий, который решил бы судьбу России. Народовольцы надеялись, что после убийства царя восставший народ заставит ужаснувшуюся власть созвать народный Собор.

В XX веке Дума не заместила в сознании разных слоев идею Собора — Учредительного собрания.

Когда Зинаида Гиппиус писала эти строки, то они содержали в себе отнюдь не только поэтическую фигуру.

В марте 1917 года, после свержения самодержавия, в России не было политического проекта популярнее, чем созыв Учредительного собрания.

Явно противостояли этой идее только большевики.

18 марта газета "Социал-демократ" писала: "Последние дни в России, по крайней мере на словах, нет противников Учредительного собрания… Обыватель, крестьянин и порой отсталая рабочая масса полагают, что в один прекрасный день соберется долгожданное Учредительное собрание и устроит порядок на русской земле. Словом, обыватель уподобляется старухе из стихотворения Некрасова, которая, лежа на печи, шепчет: "Вот приедет барин, барин нас рассудит"… Нет! Народовластие не может быть установлено большинством голосов в Учредительном собрании. Надо отказаться от подобных конституционных иллюзий".

Другая радикальная партия — эсеры — в большинстве своем занимала иную позицию. Один из эсеровских лидеров писал: "Для нас Учредительное собрание, созванное на основе всеобщего избирательного права, представлялось тем фокусом, куда сойдутся лучи истинной русской воли, где наконец народ найдет покой, доверив Учредительному собранию свою судьбу, в полном убеждении, что оно сумеет и захочет сделать героическое усилие в области творчества для создания нового правового строя… Мы были уверены, что народ понимает взлелеянную нами ценность, что он понимает великий демократический принцип народовластия, своего суверенитета. Мы верили, что крестьянство и пролетариат как единая сила дадут Учредительному собранию устойчивое положение, помогут ему создать наконец истинную народную, трудовую власть".

Здесь нет ни возможности, ни надобности рассказывать о борьбе за Учредительное собрание, историю подготовки и проведения выборов, о лихорадочных маневрах Ленина, созыва Учредительного собрания, не желавшего и делавшего ставку на "захватное право", но и не смевшего по тактическим соображениям открыто в том признаться.

Нам важен финал. Финал этот был предопределен сущностью власти, как ее представлял себе и реально осуществлял Ленин.

Ричард Пайпс после цитированного уже пассажа, где поражение демократии в Советах сравнивалось с поражением Верховного тайного совета, продолжал:

Тогда, как и теперь, твердого "нет" самодержца оказалось достаточно, чтобы подавить возмущение и положить конец попыткам подчинить правительство внешнему контролю.

Как мы знаем, все это было не совсем так. Но далее Пайпс говорит вещи справедливые и важные, к тому же естественно связанные с той ассоциацией — 1730 и 1917 год, — которую породила у него фундаментальная общность сопоставляемых режимов:

С этого времени Россия управлялась декретами. Ленин получил те же самые прерогативы, какими пользовались цари до Октябрьского манифеста (имеется в виду манифест 17 октября 1905 года, вводивший элементы представительного правления. — Я. Г.): его воля была законом. По словам Троцкого, "с момента объявления Временного правительства низложенным Ленин систематически, и в крупном и в малом, действовал как правительство". Декреты, которые Совнарком выпускал с этих пор, полностью соответствовали самодержавным указам, касаясь, как и последние, одновременно и самых фундаментальных, и самых тривиальных вопросов и так же входя в силу с того момента, как самодержец скреплял их своей подписью. Декреты приобретали силу закона лишь после того, как их подписывал Ленин, даже если они и выпускались по инициативе кого-либо из комиссаров. Подобную практику, вероятно, одобрили бы и Николай I, и Александр III. Режим правления, установленный большевиками всего за две недели, прошедшие с Октябрьского переворота, означал возврат к самодержавному строю, господствовавшему в России до 1906 года. За несколько дней Коммунистическая партия стерла в истории страны конституционную практику двенадцати предшествующих лет, словно бы ее никогда и не было[158].

Пайпс мог бы не ограничиваться в качестве аналогов Николаем I и Александром III. Дело было серьезнее. Принцип управления указами ввел не Николай, а его пращур — Петр Великий. Этот же принцип ввел в практику правительства Анны его идеолог — Остерман.