Троцкий против Сталина. Эмигрантский архив Л. Д. Троцкого. 1933-1936 гг. - Юрий Фельштинский

4. Австрийский и французский уроки бросают яркий свет на работу т. Ландау в Германии. Т[оварищ] Ландау вел все время непримиримую и непрерывную борьбу за руководство, причем никто решительно не знает, каковы принципиальные основы этой борьбы. Правда, личную борьбу т. Ландау вел с видимостью успеха. Но это был успех за счет организации в целом. Дальнейшее движение по тому же пути превратило бы немецкую оппозицию в расширенное издание группы «Манруф».

5. Не правы ли все же в таком случае товарищи, видящие решение вопроса в устранении т. Ландау из рядов оппозиции? Нет. Это «решение» целиком лежит в плоскости приемов и методов самого Ландау. Если бы мы имели организацию, ясно и твердо знающую свой путь, с крепкими кадрами, то устранение того или иного лица могло бы быть решением данного личного вопроса. Но ведь положение в Германии совсем не таково. Организация в целом нуждается в марксистском самовоспитании. Первая задача состоит в том, чтобы помочь организации в целом разобрать, обсудить, понять ошибки нынешнего Правления, руководимого т. Ландау. Без этого организация не сдвинется с места. Обсуждение должно идти на основе определенных тезисов, открыто и на глазах всей интернациональной левой оппозиции. Только таким образом можно постепенно сформировать действительно революционные кадры, у которых все другие соображения подчинены постоянной заботе об идейной выдержанности, сплоченности и революционной стойкости интернациональной фракции. И только на этом пути может определиться в дальнейшем политическая судьба каждого отдельного товарища.

6. В письме от 13 января Правление заявило, что оно вынесет решение относительно французского кризиса и что это решение должно быть обязательно для всех членов немецкой организации, как внутри, так и вне Германии. Одно это постановление — в возможность которого я бы никогда не поверил, если бы сам не прочитал бы его, — показывает, в какую невылазную трясину ведет организационно-комбинаторский подход к принципиальным вопросам. Каким образом Правление может приказывать членам организации занимать определенную принципиальную позицию, притом в вопросе, составляющем предмет международной дискуссии? Здесь национальная дисциплина, карикатурно понимаемая, ставится выше интернациональной дисциплины и, что гораздо важнее, выше тех принципиальных основ, на которые дисциплина только и может опираться. Оказывается, что немецкий товарищ, временно находящийся во Франции и работающий в Лиге, должен голосовать по спорным вопросам не как коммунист, а как… немец.

Но и в самой Германии надо было бы признать никуда не годным того коммуниста, который подчинился бы правлению, приказывающему ему сверху, какую ему занять позицию в дискуссии. Неудивительно, что при таком ультрабюрократизме берлинское Правление находится в состоянии войны со всеми важнейшими провинциальными организациями.

7. 12 июля прошлого года я писал Правлению немецкой оппозиции через т. Мюллера: «Вообще я должен сказать следующее: если Правление хочет приобрести авторитет (а оно обязано этого хотеть), то оно не должно действовать так, как если бы оно уже обладало несокрушимым авторитетом, и должно поменьше опираться пока что на чисто формальные права. Правление должно себе усвоить спокойный, товарищеский тон и проявлять величайшую терпимость, особенно по отношению к своим внутренним противникам. Правление не может приобрести авторитета, не доказав на деле всей организации свою полную объективность и добросовестность во всякого рода внутренних конфликтах и свою постоянную заботу об интересах организации как таковой. Только из такого рода авторитета, который не завоевывается в один день, может вырасти право на применение организационных мер, репрессий и проч. Без этого организация не может жить. Но попытка применять репрессии без должного авторитета и без убеждения организации в правильности этих репрессий неизбежно ведет не к упрочению организации, а к ее ослаблению, и прежде всего к упадку авторитета самого правления.

Мой горячий совет поэтому: при твердости политической линии — как можно больше осторожности и мягкости, как можно больше терпения и такта во всех личных вопросах, конфликтах и недоразумениях».

Я и сейчас смогу только повторить эти слова. За срок, протекший после цитированного письма, Правление, к сожалению, чудовищно усилило административные меры, но нисколько не повысило своего авторитета.

Выход из кризиса немецкой оппозиции может для данного момента найтись только на пути хорошо подготовленной и добросовестно организованной конференции.

Л. Троцкий

31 января 1931 г.

Дорогой товарищ Монтегю!

Я задержался с ответом, ожидая со дня на день разрешения вопроса о Норвегии. Но дело затягивается. Вопрос о германской визе все еще неясен. Я телеграфировал поэтому сегодня в Норвегию, что в течение февраля не рассчитываю на визу. Таким образом, если вы будете здесь в 20-х числах, то вы почти наверное застанете меня на Принкипо. Я бы вас просил предупредить меня телеграммой о дне и часе вашего приезда. Тогда кто-нибудь из членов нашего дома встретил бы вас в Константинополе и облегчил бы вам дальнейший путь на Принкипо и здесь к нам на дачу.

Если бы, вопреки всем ожиданиям, дело с Норвегией разрешилось скорее, чем можно думать, я вам в последнюю минуту дам телеграмму по лондонскому адресу.

Крепко жму руку в письме, надеясь вскоре пожать ее в натуре.

6 февраля 1931 г.

Многоуважаемый господин доктор Залингер!

В ответ на Ваше письмо от 31 января позволю себе высказать некоторые предварительные соображения. Прежде всего попытаюсь ответить на формулированные судом вопросы о взаимоотношениях между мной и Керенским. Керенский формально примкнул после Февральского переворота к народной партии «социалистов-революционеров», я был марксистом и входил в партию большевиков.

Керенский вступил министром юстиции в правительство князя Львова. Большевики вели против этого правительства непримиримую борьбу.

В июне, когда Керенский стал военным министром, он подготовил наступление на Восточном фронте. По поручению партии большевиков я формулировал на съезде Советов письменное заявление, в котором наступление объявлялось величайшим преступлением против народа и революции.

3—5 июля 1917 г. рабочие и солдаты Петербурга выступили с оружием в руках на улицы, требуя перехода власти в руки Советов. В ответ на это движение Временное правительство возбудило обвинение против вождей большевистской партии на основании статей 51, 100 и 106 Уголовного уложения. Постановление судебных властей (прокурора Каринского[471], судебного следователя Александрова) гласило в отношении большевиков: «…являясь русскими гражданами, по предварительному между собой и другими лицами уговору, в целях способствования находящимся с Россией государствам во враждебных против нее действиях, вошли с агентами названных государств в соглашение содействовать дезорганизации русской армии и тыла для ослабления боевой способности армии. Для чего на полученные от этих государств денежные средства организовали пропаганду среди населения и войск с призывом к немедленному отказу от военных против неприятеля действий, а также в тех же целях в период времени с 3–5 июля 1917 г. организовали в Петрограде вооруженное восстание».