Русский аркан - Александр Громов

Малым ходом «Победослав» входил в Золотой Рог.

Ему оглушительно салютовали батареи мыса Голдобина, и, прерывая плавное скольжение над волнами, панически метались ошалевшие от грохота чайки. Впереди на Адмиральской пристани развевались флаги и сияла на солнце медь духового оркестра. Вся Корабельная набережная была черна от народа.

Никакая сила не удержала бы в кубрике свободных от вахты матросов. Враницкий свирепо, больше для виду, косил на непорядок глазом, но никого не шпынял и вахтенному начальнику на вид не ставил. Всякий, кто прослужил достаточно и при том не окончательный дурак, знает: бывают такие минуты, когда никакой пользы из строгости извлечь нельзя, хоть пополам разорвись.

Спокоен Враницкий. Знает, что никакая мелочь не упущена. Палуба чиста, как паркет перед балом, всякая медяшка сияет нестерпимым блеском, флаг и брейд-вымпел развеваются, как им положено. А ведет корвет к Адмиральской пристани, конечно, командир. Хорошо ведет. Значит, не только волнуется, но и гордится своим судном. Не самая мощная боевая единица «Победослав», но красив и величествен. Право руля! Все паруса долой!

Кончен поход.

И какой поход! Пусть европейские газеты кричат о затянувшемся вокруг планеты русском аркане! Что остается делать тем, кто способен лишь брызгать слюной, не в силах помешать? Россия решает свои проблемы, вроде бы не ущемляя интересы заносчивых европейцев, но у тех иная логика: им кажется, что русские всегда неуместны, если только они не сидят сиднем в глубине диких лесов, торгуя своей страной по дешевке.

Бессмысленно пытаться разубедить их. Надо просто делать свое дело.

Скажем, Владивосток. Лопухин никогда не был здесь, зная о восточной окраине империи лишь по разговорам в кают-компании, но теперь видел настоящий город. Лет двадцать назад на окруженной тайгой поляне стояли две-три наскоро сколоченные казармы, несколько китайских фанз, низенькая деревянная церковь да черная баня, куда якобы однажды забрел любопытный тигр, мигом получивший по носу шайкой. Только это байка. Матерого тигра весом в двадцать пудов как-то раз застрелили прямо с паперти церкви, а все остальное – народное сказительство.

Теперь улицы, застроенные каменными домами в три и четыре этажа, широко разбежались вдоль бухты и вглубь, причудливо изгибаясь, охватывая сопки. Хороший город. Еще не лучше Вены, но уже не хуже Калуги. Цивилизация наступает на районы трущоб, где прежде селился уголовный сброд, державший в страхе городских обывателей. Теперь еще и железная дорога. Очень скоро вывоз товаров из Владивостока не будет ограничиваться морской капустой, трепангом да древесными грибами для корейских и китайских чревоугодников. Чуть позже для города и для всего края наступит время самоокупаемости и процветания.

А как иначе? Империя обустраивает свой второй фасад. Пришло время.

Враницкий вертит головой, смотрит придирчиво. Мало сказать, что у всех на палубе праздничное настроение. Ой, мало. Мальчишки-гардемарины в такой ажитации, что требуют присмотра. Орут, подлецы. Приструнить бы их так, как это умел делать Зорич, да некому. Ладно, пусть беснуются до построения, недолго осталось.

Кто кажется невозмутимым, так это Лопухин. Стоит на своем обычном месте у фальшборта, дымит папироской. Отутюженный сюртук, шелковый цилиндр, белые перчатки. Тросточка. Британский денди. Еропка тоже при параде, даже бороду расчесал и глядит орлом. Багаж собран. Написаны и зашифрованы две депеши: одна – короткая – государю, другая – с полным отчетом – генералу Сутгофу в Большой дом на Литейном. Осталось лишь отправить обе с телеграфа и ждать дальнейших распоряжений.

Цесаревич в порядке, пьет мало. Брюзжит, правда, но он всегда брюзжит. Хочет поскорее вновь увидеться со своей Фудзико-сан. Накануне отплытия из Японии принцесса лично посетила «Победослав» в Иокогаме и обедала в кают-компании, а Михаил Константинович свирепо вращал глазом: кому, мол, тут не нравится моя избранница? Принцесса понравилась офицерам милой непосредственностью и забавными построениями русских фраз. Отведав флотского борща, она сделала ему комплимент: «Приятная кисрота вызывает аппетит, и срадость овощей проникает в моем жерудке». Чуть ранее она присутствовала при похоронах Зорича и осеняла себя крестным знамением уже на православный манер, повторяя: «Миру – прах».

Словом, нравилась она цесаревичу чрезвычайно. Еще в Японии Корф ходил к Лопухину советоваться: как ему вести себя? Цесаревич официально сделал японке предложение, каковое было принято благосклонно с согласия микадо. И что теперь? Дело пахнет большим скандалом, а дать задний ход уже, пожалуй, поздно. Главное: как это отразится на карьере самого Корфа?

Никак. А может быть, даже положительно. Барон просто потерял голову. В конце концов, мирный договор между Россией и Японией прелиминирован, а за цесаревича посланник отвечает в третью очередь. Да и что цесаревич с его неожиданным фортелем? Все только к лучшему.

И смешил последний эпизод на японской земле. Когда причальная команда уже убирала сходни, на пирсе вдруг появилась низенькая, как карлица, гнутая в три погибели старая японка в выцветшем кимоно. Старая леди оказалась очень настойчивой. Консул Посконников, провожавший корвет, перевел ее речи. Пятьдесят лет назад Маико-сан из деревни Инасса, что близ Нагасаки, была временной женой будущего императора Александра Георгиевича во время его службы во флоте. Теперь же, узнав из японской газеты о том, что ко двору микадо прибыл внук ее русского мужа, она решила непременно увидеться с ним. Она только что прибыла пароходом и благодарит Будду Амида за то, что успела…

Михаила Константиновича уговорили спуститься на пирс. Старушка долго вглядывалась в него подслеповатыми глазами, затем поклонилась, сказала что-то по-японски и засеменила прочь. Ее слова Посконников осмелился перевести лишь шепотом на ухо Лопухину: она не думала, что могучий дуб может породить во втором поколении гнилой тростник.

Но что плохо для Маико-сан, то хорошо для Фудзико-сан. Простолюдинке был нужен красивый, сильный и щедрый муж, принцессе – великое княжение. И пусть будет так.

Корвет взбурлил винтом воду, давая задний ход. На пристань полетели причальные концы. Враницкий отдал команду, запищала боцманская дудка, и толпа матросов, гардемаринов и морпехов мигом обернулась строем. С берега грянул бравурный марш.

Острый глаз Лопухина мигом различил великого князя Дмитрия Константиновича. Вокруг него – золотое шитье парадных мундиров, ордена, ленты, аксельбанты, ризы духовенства…

Чуть в стороне – платья дам. Много платьев и кружевных зонтиков от солнца. Цветник.

Весь свет здесь. Отцы города. Купечество. Военные. Блестящая свита нового наместника. Тьма гостей, съехавшихся на торжества по поводу завершения строительства Транссиба…

И вдруг взгляд Лопухина застыл, как примороженный. Эта дама… Неужели?!

Невероятно. Не может быть.

Газеты – во всяком случае, те из них, что были доступны в Японии, – не писали об этом…

Она?..