Мирабо - Рене де Кастр

Эта непосредственная реакция была вызвана естественным чувством удовлетворения крупного ума, который, наконец, оценили по заслугам; в таком поведении нет ничего, достойного презрения; вот только радость Мирабо помешала ему вполне оценить сложность своей задачи.

Ламарк так описал ему настроение короля: Людовик XVI как будто смирился с потерей абсолютной власти, чем и объясняется положение. Однако такая точка зрения противоречила мнению Мирабо, который по-прежнему был сторонником сильной исполнительной власти, по меньшей мере потому, что еще не потерял надежду сам ею руководить.

Чтобы скрепить отношения с престолом, Мирабо написал 10 мая 1790 года письмо королю, текст которого всем известен: это клятва в абсолютной преданности монархии, обещание безусловной помощи. Депутат от Экса просил о двухмесячной отсрочке перед тем, как перейти к делу; во время этой передышки он намеревался не только убедить короля, но и всё подготовить для осуществления плана, чтобы найти монарху надежное укрытие.

Тщательно запечатанное послание Мирабо было передано Ламарком графу де Мерси-Аржанто; тот вручил его королеве для Людовика XVI. Передав письмо австрийскому послу, Ламарк завел с ним разговор. Иллюзий они не питали: оба считали, что французская монархия уже погибла, и сомневались в том, что Мирабо удастся ее спасти; в очередной раз они сошлись во мнении, что он — последняя надежда.

Первое послание Мирабо обрадовало монархов, превзойдя все их ожидания. Мария-Антуанетта вызвала к себе Ламарка, приняв его у госпожи Тибо; она спросила, что нужно сделать для того, чтобы Мирабо остался доволен ею и королем.

Избегая чересчур конкретного ответа, Ламарк предложил помочь Мирабо материально, ибо служба государству не позволит ему заниматься собственными делами, а средств, необходимых для ведения достойной повседневной жизни, у него нет.

Мерси-Аржанто поручили переговорить с Ламарком о том, чем может престол отблагодарить «новобранца». Зная, что его друг погряз в долгах, Ламарк посоветовал королю уплатить их. Однако долги слыли настолько значительными, что Мерси не решился сразу дать согласие.

Ламарк затребовал у Мирабо отчета о его пассиве. Мирабо развел руками: самое большее, что он мог сказать, — сумма велика; ему это было тем более досадно, что, по его словам, ему хватило бы 100 луидоров в месяц, чтобы жить в свое удовольствие.

Несколько дней спустя, поразмыслив, он составил примерный список своих долгов за более чем два десятка лет. Список изобиловал живописными деталями: Мирабо, например, еще не расплатился за свой свадебный костюм. Включая 400 луидоров, выманенных за последний год у Ламарка, общая сумма долга составляла 208 тысяч ливров.

После этого признания разговор отклонился в сторону. Мирабо, не зная, на что ему можно рассчитывать, вернулся к теме о долгах:

— Они слишком велики, чтобы можно было их уплатить, но, друг мой, сделайте, что в вашей власти, чтобы я мог рассчитывать хотя бы на сто луидоров в месяц.

Мирабо поносили за продажность, а тут вдруг приходится поставить ее под сомнение. Он обнаружил вполне разумные притязания; правда, ему было важно прийти к власти, и эта ставка, возможно, заставляла его ограничить сиюминутные требования. К тому же долги Мирабо казались непомерными только ему самому. Узнав размер долга, Мерси сказал Ламарку с некоторым высокомерием: «Если это всё, королю ничего не стоит его оплатить; я поговорю об этом с королевой».

Несколько дней спустя Ламарка вызвали в Тюильри; госпожа Кампан провела его к королеве.

— Пока король не пришел, — сказала она, — хочу сообщить вам, что он решил уплатить долги графа де Мирабо. У него есть и другие намерения, о которых он сам скажет. Господин де Мерси уже говорил вам, что король очень доволен письмом господина де Мирабо. Мы надеемся, что он сдержит свое слово.

Ламарк стал всячески уверять ее в искренности Мирабо; поставил условие, чтобы самому уладить дело с долгами своего друга, и попросил выбрать третье лицо для контроля за выполнением этой задачи. Выбор пал на монсеньора де Фонтанжа, преемника Бриенна в должности архиепископа Тулузского.

Здесь необходимо сделать отступление, чтобы объяснить поведение Ламарка: было бы неправильным объяснить замену себя другим посредником единственно деликатностью; скорее всего, Ламарк вдруг понял, что, принимая деньги от короля, Мирабо грешил против чести и торговал своим влиянием. Мелькнула ли тогда в мозгу графа де Ламарка мысль о подкупе? Он старался не вдаваться в объяснения по этому вопросу, однако, поставив свое условие, невольно выдал себя. Впрочем, тут трудно высказываться категорично; по справедливому замечанию Лафайета, «Мирабо изменял только в рамках своих убеждений». Чтобы оправдать свою позицию, Ламарк, не настаивая, привел еще один аргумент: он полагал, что, если Мирабо придется ограничиться тайными донесениями, его деятельность не будет иметь больших последствий, а при таких условиях лучше, чтобы трибун не терял драгоценной свободы действий. Поняла ли королева его недомолвки? Возможно, поскольку она разрешила Ламарку тотчас объясниться с Людовиком XVI.

Король заявил, что доволен, повторив в разных вариациях мысль о том, что видит в личных отношениях с графом де Мирабо залог спокойствия, — а это весьма важно в преддверии грядущих событий. Затем, протянув Ламарку оригинал письма Мирабо от 10 мая, он сказал:

— Сохраните его, а также четыре мои собственноручные расписки, на двести пятьдесят тысяч ливров каждая. Если господин де Мирабо будет хорошо мне служить, как он это обещает, вы передадите ему в конце сессии Национального собрания эти расписки, по которым он получит миллион. Пока же я уплачу его долги, а вы сами решите, какую сумму я должен выдавать ему ежемесячно, чтобы преодолеть его текущие затруднения.

Ламарк ответил, что, по его мнению, 6 тысяч ливров в месяц будет достаточно.

— Очень хорошо, — ответил Людовик.

Ламарк тотчас отправился сообщить Мирабо об этом разговоре; показал ему четыре расписки по 250 тысяч ливров, указав условия выплаты; заверил, что долги его на сумму 208 тысяч ливров будут уплачены и что он будет получать по 6 тысяч ливров в месяц. Мирабо настолько обезумел от счастья, что Ламарк был поражен: он не знал, как жестоко страдал его друг от финансовых затруднений. С наивной словоохотливостью Мирабо громко заявил, что король обладает всеми качествами, необходимыми монарху, и если пока это не признано всеми, то лишь по вине бездарных и глупых министров, не сумевших представить его народу во всем блеске его достоинств, но отныне всё будет иначе, и вскоре положение короля будет достойно его великодушия.

Ламарк дал излиться потоку восторженных слов, одновременно трогательных и корыстных. А когда порыв признательности, моральные последствия которого могли быть очень ценны, иссяк, отчитался перед Мерси-Аржанто и устроил ему новую встречу с Мирабо. Она прошла очень сердечно, и Мирабо показал себя таким ярым роялистом, что после его ухода Ламарк счел своим долгом заверить австрийского посла, что, несмотря на свою невоздержанность в речах, Мирабо всегда был верным слугой монархии.