Кремлевский опекун - Александр Смоленский

При этом пассаже Гришайло дернулся, будто на него опрокинули кастрюлю горячих щей. «Вот видите, что я говорил? Затягивают процесс всеми правдами и неправдами!» – хотел крикнуть он, но, посмотрев на судью, взял себя в руки и лишь развел руками: дескать, что можно сделать?..

Зуева действительно по каким-то причинам не торопилась продолжать заседание, о чем-то долго шепталась с секретарем и даже на несколько минут покидала зал.

Видя такую ситуацию, Бахтин решил, что пора зарезервировать за собой, как говорится, «право первой ночи» после перерыва и получить слово первым.

– Ваша честь! – обратился он к судье. – У защиты имеется очень важное заявление в связи с принципиально новым поворотом в деле.

Зуева вновь удивленно подняла брови.

– Хочу лишь уточнить. Вы внимательно ознакомились с записями свидетеля Добровольского, которые приобщены к делу?

– Что вы себе позволяете? – возмутилась судья, не отвечая на вопрос адвоката и, объявив перерыв, первой покинула зал.

Присяжные тоже засуетились. В перерыве они обычно торопились как можно быстрее выйти на воздух, сбегать домой перекусить, заскочить в магазин за покупками.

– Может, и мы «поланчуем»? – спросил адвокат своего работодателя, встретившись с ним на улице. – В «Слободу» вряд ли успеем сгонять. А я, признаться, даже не завтракал.

– Где вы видели, чтобы здесь где-нибудь подавали ланч? Отравиться захотелось? Без меня. Так что выбирайте, Борис Фиратович. Только не забывайте – Сироткина вы еще не спасли.

В этот момент он увидел проходящую мимо Настю. Действительно, хорошенькая. Повезло Сироткину.

– Простите, как себя чувствует ваш опекун? – сам не зная почему, спросил Духон.

Девушка удивленно подняла на него глаза. Этого человека она видела впервые.

– Еще не совсем оправился, – ответила она.

– Передавайте Владимиру Андреевичу привет, – улыбнулся Духон. – Непременно. – В его кармане заливался мобильный телефон. – Не может быть, Леонид Сергеевич! – даже не поздоровавшись, чего за ним никогда не числилось, воскликнул Духон.

Бахтин едва за ним поспевал, пытаясь не пропустить ни слова. Звонил Мацкевич, это было ясно.

– А я что могу сделать? – словно оправдываясь, сокрушенно говорил в трубку Духон. – Вас нет. Багрянский в больнице. У нашего доблестного адвоката полно забот в суде... Сами когда дотрясетесь? – и, повернувшись к Бахтину, бросил: – Мацкевич будет через два часа, оригиналы привезет, если не отнимут. – Шучу, Леонид Сергеевич, – продолжил он говорить с Мацкевичем. – Нам одного Багрянского с головой хватит. А вам кто все это поведал?

Бахтин извелся от любопытства. Он никак не мог взять в толк, о чем шла речь.

– Конечно, слышал про Островцова. Не близко, но знаю. Еще та лиса, только хватка волчья. Не представляю, как даже с ним говорить. Но попробую. Приглашу в «Слободу», а там видно будет. Как-никак я все же его коллега. Надеюсь, уважит за прошлые заслуги. Хотя кто знает, как повернется, ситуация щекотливая. Ладно. Обещаю. И не будем об этом. Побегу исполнять ваши рекомендации.

Стоило Духону отключить телефон, как адвокат засыпал его вопросами: что сказал тот? А кто такой этот?

– Не перенапрягайтесь, дорогой Борис Фиратович. О главном я вас уже проинформировал, оригиналы едут. – С напускной веселостью Духон отстранился от ответов. – Возможно, я вам чуть позже перезвоню. Только берите трубку, если вы даже произносите речь.

«Где бы мне найти Корниенко?» – он уже обращался сам к себе.

Стены камеры, куда во время перерыва вернули Сироткина, как ни странно, уже не казались ему такими мрачными. Он радостно приветствовал узкое окно под потолком, точнее, не само окно, а солнечный луч, который пробился в него и заиграл на единственно чистом месте некогда белой штукатурки. Юноша даже попытался подпрыгнуть, чтобы дотянуться до лучика и хотя бы на мгновение ощутить его теплоту.

Все-таки хороший человек этот его защитник. Димке стало даже стыдно, что совсем недавно он позволял себе думать о нем плохо. Действительно, почему он так уверовал, что непременно все кончится тюрьмой? Неужели защитник его все-таки спасет? Тогда, получается, спасет дважды: от тюрьмы и от этого...

Мальчишке стало противно вновь вспоминать о стерилизации.

– Выходи, Сироткин! – Дверь камеры загрохотала, и в ней появился охранник. – Давай вытряхивайся. Скорей бы тебя уже упекли.

Димке мгновенно загорелось от всей души врезать этому гаду. Но он вовремя остановился. Только этого сейчас не хватало. Пусть провоцирует и дальше...

– Так я только что вернулся с суда. Вы даже супа не дали. Что за срочность такая?

– Гляди на него! Супу захотелось. На этапе в следующий раз будешь обедать, – оборвал его охранник и подтолкнул к двери. – Говорю же, тебя ждут.

В дежурке Сироткина дожидались двое здоровенных молодых мужчин. Они даже не стали защелкивать на нем наручники, мол, с такими, как они, лучше без фокусов. Враз могут искалечить так, что мать родная не узнает. Хотя если мама и ходит где-то по этой земле, все равно вряд ли его узнает.

– Что-то рано, – обратился Дима к амбалам, но те даже не удосужили его ответом.

Обычно до суда его провожали пешком, никто не собирался жечь ради него бензин. Но сейчас Диму усадили в огромный автомобиль с затемненными стеклами. Он помнил, что на таких громадинах изредка наезжали в «Слободу» самые уважаемые и, по-видимому, самые состоятельные гости.

Машина легко тронулась с места, но почему-то поехала не в ту сторону, где находился Дом культуры, а непонятно куда.

– Куда вы меня везете? – жалобно спросил Димка. Он вдруг решил, что сработала команда прокурора отвезти его на стерилизацию.

– На кудыкину гору, малец. Сейчас узнаешь, куда, – смилостивился один из охранников.

Когда машина наконец остановилась, тот же амбал скомандовал:

– Давай, дуй, но чтоб по-быстрому! Возьми только необходимое и не вздумай заняться самодеятельностью.

К своему великому удивлению, Димка увидел, что машина стоит у его дома. Что-то сразу защемило в душе, ноги сами понесли к дверям. Внутри никого не оказалось. Он прошел в гостиную, потрогал рукой знакомые предметы, заглянул к себе в комнату – там тоже ничего не изменилось. Хотел подняться к Насте, но тут его взгляд остановился на дверях кабинета Добровольского. Шкатулка!.. Вот она, замечательная возможность вскрыть ее и посмотреть, что же так тщательно скрывал от них все эти годы опекун?

Дверь, как всегда, была незапертой. Заходи, бери, смотри. Но Димка не сделал и шага вперед. Неправильно. Непорядочно. Тем более что, возможно, именно сегодня и так все решится. Он стал искать глазами, что же захватить с собой. И главное – зачем ему какие-то вещи? В тюрьме все равно отнимут.

В коридоре на вешалке он заметил куртку. Он машинально снял ее с крючка и перекинул через плечо.