Король шрамов - Ли Бардуго

– Да, – подтвердила та. – Ты же знала, что так и будет. Я смогу действовать только после его отъезда. Но мне понадобится твоя помощь.

– Что я должна сделать?

Много чего. И очень сложного.

– Ты должна стать именно такой, какой тебя мечтает видеть отец.

У Николая все лучше и лучше получалось вызывать демона, однако сам он все больше мрачнел. После встреч с Елизаветой король Равки выглядел все более задумчивым и рассеянным, хотя риск захлебнуться угрожал не ему, а Зое. Они уже убедились, что Елизавета не намерена по-настоящему убивать коммандера Назяленскую, но монстр по-прежнему считал угрозу реальной – факт, который совершенно не укладывался в Зоиной голове. После тренировок с Юрисом она подозревала, что уже способна разрушить янтарный саркофаг, который святая возводила вокруг нее, и когда смола начинала подниматься по ногам, Зоя с трудом удерживалась от искушения попробовать. Но ведь она здесь не для того, чтобы доказывать силу, ее цель – помочь Николаю.

Из генерала армии гришей – на роль наживки для монстра. Это положение Зою не очень-то устраивало, и только успехи на занятиях в драконьей пещере не давали эмоциям взять верх.

Сегодня она пришла в башню Елизаветы рано. Юрий и Николай еще не появлялись, святой тоже нигде не было видно. Просторный золотой зал наполняло мерное гудение насекомых. Если верить Юрию, все они – любимцы Елизаветы.

Шесть стен. Шесть сторон у каждой янтарной панели, составляющей эти устремленные ввысь стены. Не потому ли Малый дворец имеет вид шестиугольника? Эта же форма повторялась в зданиях, построенных гришами, в надгробиях, тренировочных площадках. Значит, все началось с пчелиных сот Елизаветы? От каждой из шести стен в разные стороны расходились туннели. Куда они вели?

– Ты была одной из его учениц, верно?

От неожиданности Зоя так и подскочила. Святая стояла у столика, на котором расползлись ветви терна, выращенного ею в горшке.

Зоя понимала, что Елизавета имеет в виду Дарклинга. Ученица – не совсем верное слово. Скорее уж, последовательница или аколит.

– Я была солдатом Второй армии, которой он командовал.

Елизавета покосилась на нее из-под полуопущенных ресниц.

– Зоя, со мной можно говорить откровенно. Я тоже его знала. – Видимо, удивление на лице Зои проступило слишком явно, потому что Елизавета прибавила: – Все мы с ним пересекались, кто раньше, кто позже. Я встретила его, когда он только начал служить равкианским королям. Когда я сама еще была молода.

По спине Зои пробежал холодок: какой же древней должна быть Елизавета. Связь с основой всего сущего гарантировала ей бессмертие. Неужели святая действительно готова от него отказаться? Впрочем, спросила Зоя о другом:

– Он знал, кто ты такая? Знал, на что способна?

– Нет, – ответила Елизавета, – я и сама тогда не знала. Но он чувствовал во мне большую силу, которая неодолимо его влекла.

Он всегда был таким. Силу Дарклинг ценил превыше всего. Иногда Зоя с тревогой думала, не уподобилась ли ему.

– Считай, тебе повезло, – сказала она Елизавете. – Знай он о твоих способностях, он не отстал бы от тебя, пока не сумел бы употребить их к своей выгоде.

– Юная Зоя, ты меня недооцениваешь, – засмеялась Елизавета.

– Или ты его недооценивала.

Святая недоверчиво качнула головой.

– Возможно.

– Каким он был? – не удержалась Зоя.

– Идеалистом. Надменным и красивым, – Елизавета с горечью улыбнулась. Ее пальцы прошлись по шипам тернового куста, который льнул к ней, словно выгибающий спину кот. – Я встречала его несколько раз, в разное время. Свою истинную сущность он прятал за различными масками – неизменно красивыми. Он был тщеславен.

– Или хитер. Люди ценят красоту и подсознательно на нее отзываются.

– Тебе видней, – сказала Елизавета. – Сказки не всегда правдивы, так? В них говорится, что доброта и сердечность сделают тебя красавицей, но ты ни добра, ни сердечна.

Зоя пожала плечами.

– А должна быть?

– Твой король высоко ценит эти качества.

Разве она обязана добиваться одобрения Николая? Притворяться кем-то другим?

– Мой король высоко ценит мою верность и умение вести за собой армию. Пускай его королева улыбается, жеманничает и гладит по головкам сирот.

– И ты так легко его отдашь?

Зоя удивленно вздернула брови.

– Он мне не принадлежит.

– Я не случайно использую тебя, а не монаха, чтобы спровоцировать демона.

– Король боролся бы за жизнь любого, будь то принцесса или крестьянин.

– И только? Я вижу, как он на тебя смотрит.

Стало ли Зое приятно от этих слов? Ощутила ли она глупую гордость?

– Что с того? Мужчины всю жизнь на меня смотрят.

– Осторожней, юная Зоя. Когда на тебя смотрит обычный мужчина – это одно, а удостоиться внимания государя – совсем другое.

Мужским вниманием она уж точно не обделена. Глядя на нее, им хочется верить, что броня скрывает милую, добрую, хрупкую девушку, которая явит себя миру при первой возможности. Но мир жесток к милым девушкам, и Зоя всегда была благодарна Николаю за то, что он не требовал от нее быть хрупким цветочком. Да и с чего бы? Он ведет разговоры о партнерах и союзниках, хотя в душе – настоящий романтик. Ему нужна та любовь, какой Зоя не способна ни дать, ни внушить. Мысль, может, и не самая приятная, но эти болезненные уколы, это ощущение потери – все это девчачье, а она, Зоя, прежде всего солдат.

Она заглянула в один из туннелей, казавшийся темнее остальных. К запаху меда и живицы, исходившему оттуда, примешивалось что-то еще, в сладости сквозил слабый душок разложения. Здесь – хотя Зоя допускала, что это ей лишь чудится, – даже насекомые жужжали иначе, не как деловитые пчелы, а как рой жирных, сытых мух над полем брани, заваленным телами погибших.

– Что там? – спросила Зоя. – Что с ними не так?

– Пчелы – это часть меня, воплощение моих печалей и радостей. Эти пчелы устали от жизни, они утомлены и измучены. Горечь, которая от них исходит, будет расползаться по улью, пока существование окончательно не утратит смысл. Вот почему я должна покинуть Каньон, стать смертной.

– Ты вправду готова отказаться от своего могущества? – спросила Зоя. Она просто не могла в это поверить.

Елизавета указала подбородком в сторону темного туннеля.

– Большинство из нас умеет скрывать самые заветные свои желания и боль самых сильных поражений. Это помогает пережить каждый новый день. Мы притворяемся, что боли нет, а вместо ран – затянувшиеся шрамы. Пчелиный рой лишает меня роскоши лгать подобным образом. Я не могу так дальше. Мы все так дальше не можем.