Ливонская война 1558-1583 - Александр Шапран

Трудно согласиться с тем, что в разразившемся с начала 70-х годов в Московском государстве тяжелом кризисе что-то неясно. Как раз в нем нам все должно быть ясно, но причина непонимания его известным историком в том, что, отмечая начало полосы неудач, указывая на условия ее породившие, ученый строго ограничивает свое объяснение этих явлений только внешними факторами и не замечает внутренних. Невыгодно сложившуюся расстановку сил на международной арене он объясняет исключительно случайными обстоятельствами, не упоминая о просчетах московской дипломатии и о непродуманных действиях правительства русского царя. И, конечно же, говоря о начале мрачных страниц Иванова царствования, историк старается обойти стороной безумную внутреннюю политику тех лет, вылившуюся в бессмысленный кровавый террор против своего народа. А если ученый где и касается этой политики, поскольку совсем про нее в силу ее размаха забыть нельзя, то пытается рассказать о ней по возможности оправдательно, со ссылками все на тех же пресловутых изменников. Здесь Виппер путает причину со следствием, тогда как на самом деле не резко изменившаяся внешнеполитическая обстановка привела к глубокому внутриполитическому кризису, о чем толкует ученый, а как раз наоборот, внутриполитический кризис привел к обострению внешнеполитической обстановки. А вот кризис внутри страны стал результатом деятельности Грозного безо всяких внешних воздействий.

Выше мы подчеркивали, что затишье на фронте обе воюющие стороны старались максимально использовать для решения своих внутренних проблем, и рассказали об успехе на этом поприще западного соседа, успехе, выразившемся в объединении двух соседних держав. Чем же на внутриполитические успехи своего противника ответил русский царь? В чем состояла забота Грозного об укреплении своей державы и каковы ее результаты?

Мы не станем передавать все детали внутренней политики Ивана IV. Наша задача постараться дать беспристрастную картину Ливонской войны как одного из событий царствования Грозного, пусть даже события самого продолжительного по времени из всех остальных. Но именно поэтому мы не можем пройти мимо тех аспектов деятельности царя, что оказали прямое и непосредственное влияние на ход войны и ее результаты. Таких аспектов можно было бы привести много, но мы остановимся только на одном «подвиге» русского царя. Это злодейство стало верхом всех его чудовищных преступлений, пиком его безумств, раздвинувшим все до того возможно мыслимые границы самого что ни на есть жесточайшего и бессмысленного террора. И недаром все апологеты Ивана Грозного не упоминают об этом факте, как будто его никогда и не было. Это и понятно, ибо все другие чудовищные и бессмысленные злодейства царя, которые хоть и нельзя оправдать, то, по меньшей мере, пустив в оборот словесную казуистику и вооружившись взглядами, в основе которых лежит предвзятость подхода, можно как-то, на уровне детского лепета, объяснить или на что-то списать. Но это чудовищное преступление Грозного не могут объяснить даже самые изощренные и поднаторевшие в полемическом смысле оправдатели Ивановых безумств. Больше того, никто из них не может найти зарубежного аналога этому преступлению русского царя. И чудовищность этого преступления нисколько не умалится от того, если мы примем на веру самое минимальное число его жертв из всех сообщаемых нам об этом источниками, со всеми поправками историков позднейших времен и их ссылками на недостоверность летописей и склонность к завышению количественных оценок.

Читатель уже давно догадался, что речь идет о тверском, новгородском и псковском погромах в зиму 1569–70 года.

Представим себе картину. Заканчивается 1569 год, год исторической Люблинской унии, окончательно соединившей Польшу и Литву в одно государственное тело и тем самым во многом предопределившей неуспех России в Ливонском противостоянии. Двенадцатый год продолжается война на западе, где уже давно спала наступательная активность русской стороны, а теперь, после соединения Польши с Литвой и готовности встать на их сторону Швеции, что вскоре и случится, Москва начнет неуклонно уступать все свои прежние завоевания в Прибалтике. Как никогда тревожно на южном степном рубеже. Не проходит и года без того, чтобы хан не прощупывал на прочность русскую границу, а потому напряженность здесь не спадает. Война на западе поглощает все ресурсы, не оставляя таковых для прикрытия южного рубежа. Через полтора года это закончится практически беспрепятственным походом Девлет-Гирея в центральные районы государства, сожжением Москвы и неисчислимыми жертвами мирного населения. Но это будет еще только через полтора года, а сейчас, в первых числах декабря 1569 года, русская земля становится свидетелем большого похода своего воинства, в очередной раз возглавляемого царем. Крупные контингенты войск выступают из Москвы и из ее предместий, главным образом из Александровой слободы, где тогда, в годы опричнины, располагалась резиденция русского царя, и двигаются на северо-запад. По всему видно, что затевается крупная военная кампания; особую торжественность и значимость походу придает тот факт, что во главе войск вновь встал государь, а направление их движения подсказывает, что новая военная акция готовится на западном фронте. Но русские люди ошибаются в своих предположениях. Затеянное царем на этот раз не укладывается в умах ни современников тех событий, ни привыкшего здраво размышлять сегодняшнего человека.

Для рассказа о происходившем далее предоставим слово H. М. Карамзину. Историк, ссылаясь на летописи, повествует нам, как царь «миновал Москву и пришел в Клин, первый город бывшего Тверского великого княжения. Думая, вероятно, что все жители сей области, покоренной его дедом, суть тайные враги самодержавия, Иоанн велел смертоносному легиону своему начать войну, убийства, грабежи там, где никто не мыслил о неприятеле, никто не знал вины за собою; где мирные подданные встречали государя как отца и защитника. Дома, улицы наполнились трупами; не щадили ни жен, ни младенцев. От Клина до Городни и далее истребители шли с обнаженными мечами, обагряя их кровью бедных жителей до самой Твери… Иоанн не хотел въехать в Тверь и пять дней жил в одном из ближайших монастырей, между тем как сонмы неистовых воинов грабили сей город, начав с духовенства и не оставив ни одного дома целого, брали легкое, драгоценное; жгли, чего не могли взять с собою; людей мучили, убивали, вешали в забаву; одним словом, напомнили несчастным тверитянам ужасы 1327 года, когда жестокая месть хана Узбека совершалась над их предками. Многие литовские пленники, заключенные в тамошних темницах, были изрублены или утоплены в прорубях Волги: Иоанн смотрел на сие душегубство! — Оставив наконец дымящуюся кровью Тверь, он также свирепствовал в Медном, в Торжке, где в одной башне сидели крымские, в другой ливонские пленники, окованные цепями: их умертвили… Вышний Волочек и все места до Ильменя были опустошены огнем и мечом. Всякого, кто встречался на дороге, убивали, для того, что поход Иоаннов долженствовал быть тайною для России!»

В первых числах января 1570 года славное победоносное российское воинство, возглавляемое царем Иваном, развивая блестящую наступательную операцию, достигло Новгорода Великого. Для рассказа о том, что произошло здесь, передадим слово другому отечественному ученому, историку С.М. Соловьеву.

«2 января 1570 года явился в Новгород передовой отряд царской дружины, которому велено было устроить крепкие заставы вокруг всего города, чтоб ни один человек не убежал; бояре и дети боярские из того же передового полка бросились на подгородные монастыри, запечатали монастырские казны; игуменов и монахов, числом более 5000, взяли в Новгород и поставили на правеж до государева приезда; другие дети боярские собрали ото всех новгородских церквей священников и дьяконов и отдали их на соблюдение приставам, по десяти человек каждому приставу; их держали в железных оковах и каждый день с утра до вечера били на правеже, правили по 20 рублей; подцерковные и домовные палаты у всех приходских церквей и кладовые именитых людей были перепечатаны; гостей, приказных и торговых людей перехватали и отдали приставам, дома, имущество их были опечатаны, жен и детей держали под стражею. 6 числа приехал сам царь с сыном Иваном, со всем двором и 1500 стрельцами, стал на торговой стороне, на Городище. На другой день вышло первое повеление: игуменов и монахов, которые стояли на правеже, бить палками до смерти и трупы развозить по монастырям для погребения. На третий день, в воскресенье, Иоанн отправился в кремль к св. Софии к обедне; на Волховском мосту встретил его, по обычаю, владыка Пимен и хотел осенить крестом; но царь ко кресту не подошел и сказал архиепископу: «Ты, злочестивый, держишь в руке не крест животворящий, а оружие и этим оружием хочешь уязвить наше сердце: с своими единомышленниками, здешними горожанами, хочешь нашу отчину, этот великий богоспасаемый Новгород, предать иноплеменникам, литовскому королю Сигизмунду-Августу; с этих пор ты не пастырь и не учитель, но волк, хищник, губитель, изменник, нашей царственной багрянице и венцу досадитель». Проговоривши это, царь велел Пимену идти с крестом в Софийский собор и служить обедню, у которой был сам со всеми своими, после обедни пошел к архиепископу в Столовую палату обедать, сел за стол, начал есть и вдруг дал знак своим князьям и боярам, по обычаю, страшным криком; по этому знаку начали грабить казну архиепископа и весь его двор, бояр и слуг его перехватали, самого владыку, ограбив, отдали под стражу, давали ему на корм ежедневно по две деньги. Дворецкий Лев Салтыков и духовник протопоп Евстафий с боярами пошли в Софийский собор, забрали там ризницу и все церковные вещи, то же было сделано по всем церквам и монастырям. Между тем Иоанн с сыном отправился из архиепископского дома к себе на Городище, где начался суд: к нему приводили новгородцев, содержавшихся под стражею, и пытали, жгли их какою-то «составною мудростию огненною», которую летописец называет поджаром; обвиненных привязывали к саням, волокли к Волховскому мосту и оттуда бросали в реку; жен и детей их бросали туда же с высокого моста, связавши им руки и ноги, младенцев, привязавши к матерям; чтоб никто не мог спастись, дети боярские и стрельцы ездили на маленьких лодках по Волхову с рогатинами, копьями, баграми, топорами и, кто всплывает наверх, того прихватывали баграми, кололи рогатинами и копьями й погружали в глубину; так делалось каждый день в продолжении пяти недель. По окончании суда и расправы Иоанн начал ездить около Новгорода по монастырям и там приказывал грабить кельи, служебные дома, жечь в житницах и на скирдах хлеб, бить скот; приехавши из монастырей, велел по всему Новгороду, по торговым рядам и улицам товары грабить, амбары, лавки рассекать и до основания рассыпать; потом начал ездить по посадам, велел грабить все дома, всех жителей, без исключения, дворы и хоромы ломать, окна и ворота высекать; в то же время вооруженные толпы отправлены были во все четыре стороны, в пятины, по станам и волостям, верст за 200 и за 250, с приказанием везде пустошить и грабить. Весь этот разгром продолжался шесть недель. Наконец 13 февраля утром государь велел выбрать из каждой улицы по лучшему человеку и поставить перед собой. Они стали перед ним с трепетом, изможденные, унылые, как мертвецы, но царь взглянул на них милостивым и кротким оком и сказал: «Жители Великого Новгорода, оставшиеся в живых! Молите Господа Бога, пречистую его матерь и всех святых о нашем благочестивом царском державстве, о детях моих благоверных, царевичах Иване и Федоре, о всем нашем христолюбивом воинстве, чтоб Господь Бог даровал нам победу и одоление на всех видимых и невидимых врагов, а судит Бог общему изменнику моему и вашему, владыке Пимену, его злым советникам и единомышленникам: вся эта кровь взыщется на них, изменниках…» В тот же день Иоанн выехал из Новгорода по дороге в Псков».