Плоть и кровь - Майкл Каннингем
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Хорошо справляются, мистер Стассос, — наконец ответила Конни.
— Вот этот малый говорит, что хочет попробовать лодку побольше, — сказал дед и хлопнул Бена по плечу. — Думает, что уже умеет управляться с парусом.
Глаза Конни потемнели. Светлые веснушки осыпались в лифчик ее купальника.
Бен сказал себе: захоти этого. И подумал об историях, которые мог бы рассказывать, возвратившись домой, Эндрю и Тревору.
— У Бена хорошая хватка, — ответила Конни. — Из него может получиться настоящий моряк.
— Вот и я так подумал. Отчасти поэтому все мы и притащились сюда нынешним летом. Пора выпустить мальчика в плавание.
— Пусть сначала закончит с «Рыбой-луной», — сказала Конни. — Он должен отработать положенные часы, еще три дня. А потом можно будет перевести его на лодку побыстрее.
— Этот малый не любит ждать, — сказал дед. Его распирала гордость — как рой пчел распирает древесное дупло. — Быстрее и больше — вот его девиз.
Джамаль стоял рядом с ними, горделивый, тихий и наполовину невидимый. Смотрел в причал, ожидая, когда закончится этот эпизод и начнется следующий. Его глаза принадлежали только ему. Тень его касалась Бена.
Вечер был синь и прохладен. Клочья облаков, заостренные, обрывистые, как кусочки чего-то разбитого вдребезги, перенимали последний оранжевый свет ушедшего солнца и покрывали тонкой, мерцающей пленкой заливные отмели. Бен и Джамаль брели босиком среди черно-зеленых клубков водорослей и камней, жирных и зловонных, как спящие моржи. В оставленных отливом озерцах метались под прошитой оранжевыми нитями рябью тени мелких рыбешек.
— А здесь дельфины водятся, — сообщил Джамаль.
— Нет их здесь.
— Они приходят за рыбацкими судами. А по ночам резвятся в заливе.
— Ты сумасшедший.
— Это ты сумасшедший.
— Для дельфинов тут слишком далекий север.
Джамаль помолчал, размышляя.
— Я видел одного прошлой ночью, — сказал он. — Выпрыгнул прямо вон там.
— Ну, ты точно спятил.
— Вилл приезжает, — сказал Джамаль.
— Да нет. Его пригласили, но он отказался.
— Он передумал. Я слышал, как мама разговаривала с ним по телефону.
— У меня от дяди Вилла мурашки по коже бегут, — сказал Бен.
— Почему?
— Просто бегут, и все. Да и дед его не любит.
— Он же сын дедушки.
— Это не значит, что они обязаны любить друг друга.
— Мне Вилл нравится.
— Тебе все нравятся.
— Не все, — сказал Джамаль.
У Бена вспыхнули уши, кровь тоненько запищала в них.
— Я-то нравлюсь, — сказал он.
Джамаль наклонился, подобрал что-то с песка.
— Смотри, — сказал он. И показал Бену пластмассовую головку — безволосую, безглазую, обесцветившуюся добела.
— Ишь ты, — произнес Бен. Джамаль вечно что-нибудь находил: кости животных, деньги, разрозненные игральные карты, тонкий золотой браслет. Похоже, он просто умел видеть их, выдергивать из пустого ландшафта.
— Голова куклы, — сказал он. У головки были темные глазницы, степенная улыбка. Джамаль подержал головку перед Беном, чтобы тот получше разглядел ее, а затем наклонился и опустил на песок, аккуратно, словно хотел вернуть в точности туда, где она лежала.
— Ты не собираешься взять ее? — спросил Бен.
— Нет. Зачем она мне?
— Она, наверное, старинная, может денег стоить.
— Я думаю, ей лучше остаться здесь, — сказал Бен. — А я буду вспоминать о ней, выходя в залив.
Бен подобрал головку, сунул ее в карман.
— Если она тебе не нужна, возьму я, — сказал он.
— Конечно. Как хочешь.
Свет лиловел. Облака лишились оранжевых пятен, побледнели, высеребрились. Минуту назад еще был день; теперь начинался вечер. На причале, в окнах домов, на яхтах, заякоренных вдали от берега, загорался свет.
— Пора возвращаться, — сказал Бен.
— Через минуту.
Он никогда не подчинялся. Делал что хотел.
Бен швырял камушки, исчезавшие в сумраке возвращая назад негромкие звуки невидимых всплесков. Компания чаек, галдя и хлопая крыльями, дралась за что-то, найденное на берегу, — за мертвую рыбу или иную лакомую дрянь. Крылья их с силой били по воздуху. Внезапно одна из чаек пошла вверх, ярко белея на фоне неба, из клюва ее свисала полоска какой-то гадости.
— Думаю, Вилл появится завтра утром, — сказал Джамаль.
— Ну и хрен с ним, — ответил Бен.
Пора обращаться в себя, в прежнего. Пора пожелать девушку вроде Конни. Он коснулся лежавшей в кармане кукольной головки.
В доме, который снял в аренду дед, уже запотели окна, стенные панели оранжевели в свете ламп. Здесь пахло плесенью, давней стряпней, холодным пеплом камина. На кухне рассмеялась чему-то мать Бена, за ней мать Джамаля.
— Я не смогу. Давай ты.
Мать Бена уже пропустила пару стаканчиков. Отец остался дома, вел трудовую жизнь. Он ничего не имел против удовольствия, которое получали от отдыха другие, но для себя особой пользы в нем не находил.
— Ладно. Я так я.
Мать Джамаля заразилась СПИДом, однако все относились к ней так, точно она просто была самой собой — безумной, хрупкой, имевшей за спиной несколько арестов за дурное поведение.
Дед Бена и Магда смотрели в гостиной телевизионные новости, сидя в пропитавшихся солью бамбуковых креслах, обшитых тканью с узором из морских звезд, раковин и желто-зеленых лаймов. Магда заполняла свое кресло, заполняла свое платье, пестревшее бабочками величиной с ноготь большого пальца. По телевизору показывали какой-то пожар. Гибли животные. Горящие лошади неслись по кварталу опрятных, богатых домов. Магда кривилась, ей было интересно.
— Привет, ребята, — сказал дед. — А мы уж гадать начали, куда это вы подевались.
— Какой-то дурак играл со спичками, — сообщила телевизору Магда. — Какой-то идиот — и вот, пожалуйста. Поймать бы его да пристрелить.
Магда считала, что неосторожных людей следует пристреливать. И считала, что животных, не способных совершать ошибки, поскольку они живут в священном неведении, следует оберегать. Бен все еще любил ее, но и побаивался тоже. Магда начала относиться к нему с большей, чем обычная ее, подозрительностью.
— Пристрелить — это ему маловато будет, — сказал дед. — Его бы в огонь бросить, пусть горит.
Магда кивнула. Она и дед сидели, охваченные мрачным экстазом своей правоты. На экране вставал, унося души погибших животных, столб дыма, серого и желтого, как старый кровоподтек.