Eve. Век эмпирей - Тони Гонзалес

Регион Метрополис, созвездие Гедур

Система Иллуин, планета III

Административная станция Парламента Республики

Двигаясь по направлению друг к другу, мужчины были удивлены встречей, когда приблизились к двери офиса Карин Мидулар.

— Сомневаюсь, что мы оба вызваны сюда случайно, — заметил Кейтан Юн, увидев четырех охранников позади Малету Шакора. В отличие от Амелины, это были бруторы, и каждый из них казался более чем способным к тому, чтобы калечить людей.

— Уверен, что в дисциплинарных целях, — сказал Малету с кривой улыбкой. — По отдельности, но причина одна и та же. — Он прошел вперед, с радостью положил руку на плечо Кейтана, обращая на него замутненный взгляд. — Хорошо сделано, дружище! Посмотреть бы на лица тех ублюдков из КОНКОРДа в тот момент, когда появился флот.

— Я бы покривил душой, если бы сказал, что не наслаждался этим, — ответил Кейтан. — Говоря начистоту, жаль, что не могу этого повторить.

Малету засмеялся.

— Давайте посмотрим, чего желает леди, — сказал он, поворачиваясь к Амелине. — Вы ведь останетесь здесь?

— Конечно, сэр, — ответила она с небольшим поклоном, занимая место рядом с другими телохранителями, в то время как испуганный персонал станции держался на расстоянии.

— «Сэр»? — пошутил Кейтан. — О, она никогда не называет меня так…

— В этом правительстве более никто не останется, — ругалась Карин Мидулар; ей было слышно, поскольку двери оставались открытыми. — Ни на одном из официальных постов. Вы, оба, заходите внутрь.

Они подчинились, прекрасно зная, что их ожидает. Лишь из уважения — по крайней мере, со стороны Кейтана, — они собирались позволить ей еще раз воспользоваться своими правами.

— Вы оба освобождены от ваших постов, при этом немедленно, — почти кричала Карин. — Приказ об увольнении подписан, верительные грамоты лишь подтвердят ваше изгнание с этой станции. Даже не делайте попытки вернуться в правительственные офисы или любую палату Парламента, чтобы забрать ваши вещи — мы отправим их вам в любое место, где вы будете находиться. Лично я могла бы меньше заботиться об этом.

— О, сколько пафоса, — издевался Малету.

Приведенная в боевую готовность, премьер-министр говорила со всей страстностью, зло впиваясь взглядом в старого брутора.

— С каждым из вас я соблюдала все приличия, использовала все шансы, чтобы работать с вами… по крайней мере, цивилизованно обсуждать политические вопросы, что могло бы сделать много хорошего для людей, но вы выбрали другой путь, жестко вели свою линию… этот бессмысленный мачизм бруторов, это неоконсервативное, перегруженное тестостероном, упрямое упорство, с которым ваше племя пинает всех и вся, но не зарабатывает на этом ничего, словно слепец ведет вас…

— Это низко, — прокашлял Малету. — Непрофессионально по вашим собственным стандартам…

Карин взглянула на него с яростью в глазах.

— Вотум недоверия? Вы эгоистичный подонок! Когда нация находится уже в панике, вы, так называемый патриот Республики, используете ситуацию, чтобы продвинуть вашу собственную политическую повестку дня? Вы всегда утверждали, что были выше таких вещей, но ваше лицемерие изумляет меня!

Она направила жестокий угрюмый взгляд на Кейтана.

— И вы… Вы предатель!

Кейтан выпрямился, теперь чувствуя ее боль, и с этим, существенную меру вины.

— Я видела в вас возможность для таких замечательных достижений, — сказала она. — Человек, который любил Республику и стремился совершенствовать историю, которую мы никогда не можем изменить, но можем стараться это сделать. Я дала вам возможность целой жизни! Почему вы повернулись против меня? Что я лично вам сделала?

Ее вопрос был искренним, и потому Кейтан почувствовал себя совершенно неподготовленным, чтобы ответить на него.

— Вам нечего сказать мне? Вообще нечего, чтобы восстановить доверие, которое я когда-то испытывала к вам?

Кейтан смотрел вниз. Он отчаянно хотел сказать ей всю правду, но его новая цель в жизни запрещала это.

Карин печально покачала головой.

— Я собираюсь строить эту Республику в одиночку, так как ни у одного из вас не хватает мужества, чтобы делать это вместе со мной. Я собираюсь бороться за то, что имею, чтобы руководить этим правительством. Вы являетесь и бесхребетными лодырями, и ваш вид внушает мне отвращение.

— Вы преуспели бы, если бы слушали его предупреждения, — бормотал Малету, придвигаясь к Кейтану. — Я искренне верю в это.

— Тех «предупреждений» достанет ему на тюремный срок, — резко ответила она. — Я признаю, что не понимаю того, что было в Юлае, но я могу сказать одно: ничто не может защитить его от гнева КОНКОРДа. И теперь, после того, как была возможность заглянуть в его душу… Я надеюсь, что гнев мой — без капельки жалости.

Кейтану было больно, и Карин могла это видеть.

— Мне нечего больше сказать никому из вас, — хрипло подытожила она, направляя горящий взгляд на них обоих. — Уходите с глаз долой… уходите из моей Республики.

Кейтан не мог заставить себя смотреть на нее, а Малету, оставаясь неизменным, только хмыкнул. Они вышли, не говоря больше ничего.

Когда двери закрылись, Карин рухнула в кресло. Напряжение лишило ее сил; она просто не могла двигаться. Но были времена, столь же трудные, как эти, и она знала, что это только начало.

Наклонясь вперед, она дотянулась до двух больших документов, лежавших на столе. Как ни странно, они были прямо под носом Малету Шакора мгновением ранее.

Болевшей рукой Карин Мидулар взяла ручку, чтобы подписать официальный декрет о роспуске Парламента Республики и призыве к новым выборам.

Кейтан и Малету отправились из офиса Карин Мидулар на станцию, которая стала теперь водоворотом деятельности. Они видели толпы людей, собирающихся вокруг голографических трансляторов и новостных экранов, галдящих, как будто случилось что-то ужасное. Амелина подошла к ним, мрачно глядя на происходящее.

— Кейтан, вы сказали, что ваш друг был на пути в Малкален? — спросила она. — Он входил в делегацию Федерации?

Прежнего посла Республики охватил озноб, а Малету затошнило.

— Да, — ответил он. — Почему вы спрашиваете?

Опустошенный, Малету прислонился к двери своего жилища. Два часа прошли с тех пор, как он был официально выгнан из правительства Республики, но это, похоже, мало его заботило.

Милосердие!

У него не было никакой любви к калдари, но его затрясло, когда он смотрел на тот ужас, что имел место в Малкалене. Станции, как предполагалось, были несокрушимы; и невообразимо было представить, что твердое основание под ногами прямо сейчас могло превратиться в такой кошмар.