Малек - Джон ван де Рюит

Я пожал Червяку руку. Тот улыбнулся и похлопал меня по спине, а потом подарил мне двадцать баксов и кучу своей старой одежды. Он был несказанно рад, что экзамены закончились. Внимательно посмотрев на меня, он махнул рукой и подарил мне также три своих драгоценных карандаша, приказав заботиться о них как следует.

Я отнес его чемоданы в машину его родителей. Это было последнее, что я сделал в качестве раба.

Последний матч по крикету

10.00. Школе Сент-Сиприан не надо было даже пытаться тягаться с машиной смерти, т. е. с нашей командой. Бешеный Пес, Саймон и я играли с черными повязками на рукавах и посвятили этот матч памяти Геккона.

Я сбил четыре калитки и заработал нам победные очки — наконец-то у меня возникло чувство, что я действительно принес пользу своей команде.

В раздевалке Папаша был в ударе. Он произнес великолепную речь, спел пару песенок и вспомнил Кингз-колледж недобрым словом. Потом вдруг резко попрощался и сказал, что идет домой и собирается нажраться как последняя свинья! Отвесив поклон на манер шекспировского актера, он зашагал по полю и ни разу не обернулся.

09.30. Джефф Лоусон пообещал, что устроит вечеринку года, и сдержал свое слово. Шестьдесят мальчишек разбежались по его ферме. Мы тут же устроили импровизированные матчи по крикету и тач-регби и разгоряченное соревнование «кто поймает самую большую рыбу». Повсюду были угощение и музыка. Верна первым бросили в воду, и вскоре почти все последовали его примеру. Безумная семерка выиграла водяной бой, забросав противников комьями грязи, но проиграла лодочную гонку, конкурс «угадай мелодию» и «кто больше выпьет» (воды).

После обеда Рэмбо произнес тост за тех, кого больше нет с нами. Все согласно замычали, допили колу и бросились обратно к запруде искать неуловимое озерное чудовище, которое, как говорят, живет в темной канаве рядом с камышовыми зарослями на дальнем конце дамбы. Чудовище так и не нашли.

Последний обед с Папашей. Сегодня мы говорили о смерти и жизни после смерти. Папаша прочел мне огромное количество стихотворений и отрывков из произведений классиков. А потом вдруг воскликнул:

— Нельзя бояться смерти, Мильтон! Не будь спесива, смерть![53]

Я не совсем понял, о чем он говорит, но мне стало полегче. Да и все мысли были лишь о предстоящих долгих летних каникулах. К тому же я так устал, что постоянно зеваю. Еще четыре дня… и можно будет поспать.

Когда настало время уходить, я пожал Папаше руку и пожелал ему хорошо провести праздники и Рождество. Он же прижал меня к себе, обнял и сказал:

— Ты стал мне почти как сын, Милли. Ты все переживешь, сам знаешь, и это сделает тебя лучше. — С этим он хлопнул меня по спине и добавил: — Не унывай и помни — когда будет тяжело, бери книгу и читай. Книги — друзья, которые не умирают.

Я сказал «спасибо». Он кивнул, взъерошил мне волосы и проводил меня до двери.

Без старшеклассников и старост в школе как-то непривычно. Лутули с Грегом Андерсоном остались, чтобы в корпусе не разразился хаос. Но по правде, все только и думают о том, как бы поскорее отправиться домой. Чемоданы собраны, планы составлены, заветные желания загаданы… Даже корпусам из красного кирпича словно хочется, чтобы эти три дня поскорее прошли.

19.00. Вся часовня была в свечах. Звучал орган. Я тихо зашагал вперед, держа в руках свечу святого Михаила (не настоящую его свечу, конечно). Желтое пламя тихонько колыхалось. Тепло свечи грело мне щеки. Сотни людей развернулись, чтобы посмотреть на меня. На этот раз я не нервничал. Мне не казалось, что это поет кто-то другой. Мой голос был чистым, как колокольчик, и эхо его разносилось под громадным церковным куполом. Когда я допел свое соло и хор подхватил мелодию второго куплета, я поднял глаза и взглянул на ту балку, на которой повесился Макартур. Мне стало любопытно, слушает ли он сейчас «В городе короля Давида» — в сорок шестой раз со своей смерти. Я подумал о своем друге — может, и его призрак сейчас витает в этих стенах бок о бок с Макартуром? А может, они в раю и наблюдают за мной оттуда, а Геккон говорит своему старому приятелю, что у него от моего голоса мурашки. Хорошо, если это так.

Убираясь в шкафчике, нашел маленький сверток, запакованный в рождественскую бумагу, с надписью: «Мильтон. 20.04.90». Папашин подарок на день рождения — я его спрятал и совсем забыл. Разорвав обертку, я увидел «Сборник стихов Джона Мильтона (1608–1664)».

Внутри была надпись, сделанная размашистым почерком Папаши: «За все начинания и возможности, что они принесут».

А внизу он написал:

Когда померк, до половины лет,

Свет для меня в житейской тьме кромешной,

«К чему мне, — вопросил я безутешно, —

Талант, который зарывать не след?

Как может человек, коль зренья нет,

Предвечному Творцу служить успешно?»[54]

О своей слепоте

С днем рождения

Папаша

Мне всегда было трудно понять скрытый смысл стихов, особенно написанных на староанглийском, но почему-то в тот момент я понял, что это стихотворение моего однофамильца сейчас наполнено совсем другим, большим смыслом, чем если бы я прочел его тогда, в свой день рождения.

23.45. Никто даже не голосовал. О том, что последнее ночное купание состоится, не нужно было ни спорить, ни раздумывать. Ночь была теплая и ясная. Идеальная ночь. Полная луна, несомненно, облегчила бы наш последний поход за священным Граалем, каким являлось для нас нарушение школьных правил после отбоя. Но мы могли проделать этот путь и с закрытыми глазами. Крыша, окно, галерея, часовня, склеп, розарий, лимонное дерево, поле для крикета, забор. И теплая вода, в которую мы окунулись с головой. Мы снова играли, ныряли и брызгались. Рэмбо преследовал Верна, а тот смеялся. Гоблин подкрадывался к Саймону и Жиртресту, чтобы их напугать, а Бешеный Пес взбирался на дерево и прыгал в темную воду. Теперь мы были Безумной семеркой, нас стало одним меньше, но мы по-прежнему умели веселиться!