Падшая женщина - Эмма Донохью

— Тонкая работа, — наконец выговорила миссис Морган. — Вы хорошо потрудились, миссис Джонс.

Миссис Джонс присела в реверансе.

— Полагаю, что к зиме я закажу у вас костюм для верховой езды. А также три полных комплекта для первого сезона моей дочери. А ваш супруг сделает нам пару корсетов.

Миссис Джонс кивнула. Ее лицо сияло, и от волнения она не могла произнести ни слова. Их глаза встретились, и хозяйка быстро подмигнула служанке. Все наши тревоги позади, говорил ее взгляд. Миссис Джонс подняла платье над головой миссис Морган, и Мэри бросилась ей на помощь. Вдвоем они придержали белое облако над головой миссис Морган, чтобы мадам могла в него втиснуться.

Мэри отступила на шаг назад. Год кропотливой работы — и все напрасно, мелькнуло у нее в голове. В серебристо-белом миссис Морган выглядела еще уродливее, чем обычно. Платье, расправленное на широких фижмах и нескольких нижних юбках, заполнило всю комнату, накрыло пару сундуков и едва не опрокинуло стул. Зрелище было величественным, но в то же время нелепым. Мэри умирала от желания увидеть наряд на себе. Насколько лучше оно смотрелось бы на ней, чем на миссис Морган! Взять хотя бы грудь — у Мэри она была вдвое больше. Она вдруг почувствовала, что ее так и распирает от смеха.

— Почему ваша служанка так нахально на меня смотрит, миссис Джонс?

Мэри вздрогнула и уставилась на свои руки. Она совсем забыла, что нужно быть начеку.

— Разве, мадам? — замирающим голосом спросила миссис Джонс.

— Вне всяческих сомнений.

Мэри отвернулась и сделала вид, что приводит в порядок жакеты, подвешенные к потолку. Не в силах справиться со смехом, она спрятала в них голову и прикусила губу.

— Ну, мисс, что вы можете сказать в свое оправдание?

Кудахчущий голос миссис Морган развеселил ее еще больше. Мэри уткнулась в прохладный атлас.

— Я прошу прощения, мадам, — приглушенно выговорила она.

— Смотри на меня, когда ко мне обращаешься!

Сделав каменное лицо, Мэри повернулась к миссис Морган:

— Тебе давно пора научиться уважать тех, кто выше тебя.

Ее слова повисли в воздухе. Мэри не проронила ни звука, но ее бровь чуть заметно дернулась вверх. Ты — выше меня? — говорило ее лицо.

Миссис Джонс с тревогой перевела взгляд с заказчицы на служанку.

— Я прошу прощения, мадам, — сказала Мэри и на всякий случай сделала глубокий реверанс.

— Она не имела в виду ничего плохого, — с мертвой улыбкой проговорила миссис Джонс.

Миссис Морган вздохнула и посмотрела на свое отражение в большом зеркале.

— Я бы не стала держать у себя такую дерзкую девчонку, — заметила она.

— О нет, мадам, обычно она совсем не такая, — слабо возразила миссис Джонс. — Наверное, это жара.

— Я полагаю, она не стала бы вести себя так вызывающе, если бы ее не поощряли, миссис Джонс.

Миссис Джонс промолчала.

Миссис Морган подняла руки. Безмолвный приказ начинать расстегивать платье.

— Вырез на четверть дюйма ниже, я думаю.

— Очень хорошо, мадам.

С вытянутыми вверх руками она напоминала куклу. Мэри наблюдала за ней из-под полуопущенных век. Да ведь богатые беспомощны, осенило ее. Чем больше у них слуг, тем слабее они становятся. Паразиты!

Однако она кинулась помогать миссис Джонс с подчеркнутым смирением. Мэри намеревалась вести себя идеально до конца примерки. И все в самом деле шло прекрасно до тех пор, пока они не начали стягивать с жены достопочтенного члена парламента узкий корсаж. От усилий рубашка миссис Морган распахнулась, и наружу вывалилась одна дряблая, отвисшая грудь. Больше всего она напоминала чуть поджаренное яйцо, удлиненное, мертвенно-бледное и трясущееся. Никогда в жизни Мэри не видела ничего смешнее. Она подняла голову и наткнулась на взгляд миссис Морган, которая, несомненно, поняла, на что уставилась девчонка. Ужасный и неудержимый смех вырвался у нее из груди; Мэри прижала руку ко рту, но было уже поздно.

Что было потом, она помнила смутно. Кажется, она стояла в коридоре, прислонившись лбом к двери, и ее сердце стучало так громко, что почти заглушало вопли миссис Морган:

— Клянусь богом, она надо мной смеялась! Говорю вам, эта поганая шлюха загоготала прямо мне в лицо!

Как ни странно, в памяти у нее осталась не возмущенная физиономия жены достопочтенного члена, но лицо миссис Джонс. Мэри ждала у дверей и тряслась, как ребенок, заблудившийся в лесу.

За ужином миссис Джонс не смогла запихнуть в себя ни кусочка. После трапезы домашние разошлись, и они с мужем остались вдвоем.

— Джейн?

Она подняла голову, удивившись тому, что он назвал ее по имени.

Мистер Джонс накрыл ее руку своей теплой ладонью.

— Нынче вечером ты сама не своя.

— Это ничего. — Она сморгнула набежавшие слезы, благодарная ему за внимание.

— Гетта тебя утомила?

Как бы ей хотелось кивнуть в ответ, списать все на обычный изнурительный день. В конце концов, это было бы не первый раз, когда она скрыла от Томаса правду. На душе у нее были тайны и посерьезнее.

Миссис Джонс с сожалением покачала головой:

— Дело в том, что… Мэри. Она… вела себя дерзко. С миссис Морган.

Мистер Джонс нахмурился:

— Дерзко?

— Она не хотела ничего дурного. Она просто… рассмеялась.

— Рассмеялась? Над чем? — грозно спросил он.

— Ни над чем, — неубедительно соврала миссис Джонс. Она не могла заставить себя рассказать о происшествии подробнее, упомянуть вывалившуюся бледную грудь — отчасти из страха, что может засмеяться сама.

— А что с заказом?

Миссис Джонс поежилась.

— Вот именно это меня и беспокоит. Только поэтому я вообще об этом рассказала. Когда миссис Морган только пришла, она собиралась заказать мне три костюма для мисс Анны…

— А теперь Мэри Сондерс испортила наши отношения с самой значительной из наших заказчиц! — Мистер Джонс произнес это так, будто стоял на кафедре в зале суда.

Миссис Джонс поморщилась.

— Я не уверена, Томас. Миссис Морган отбыла в такой спешке…

Он стукнул ладонью по столу.

— Нам еще очень повезет, если хоть кто-нибудь из этой семьи переступит порог нашего магазина!

Она закрыла лицо руками.

— Что же касается этой девчонки, то я покажу ей, чего стоит ее дерзость! Я покажу ей «ничего дурного»! Немедленно приведи эту нахалку сюда, и я мигом отучу ее ухмыляться.

Миссис Джонс застыла от ужаса.

— Но, дорогой мой, подумай…