Болотное гнездо - Валерий Хайрюзов

Увидев ее в парке с курсантом, мы объявили Зинке бойкот, перестали с ней разговаривать, сделали вид, что ее вообще не существует на свете.

Без нее же мы организовали джаз-оркестр. Боков играл на аккордеоне, я – на барабане, а Иманов – на стареньком рояле, который каким-то чудом сохранился в клубе. И пошло дело: к нам на танцы стали приезжать даже из города, и лишь Зинка не ходила.

На следующее лето она поступила в медицинское училище и уехала в город.

И вот наконец-то мы вместе, сидим рядом и молчим, и у меня такое ощущение, что автобус везет нас в разные стороны.

Усиленный микрофоном голос экскурсовода предлагал нам посмотреть то вправо, то влево, то вверх, то вперед, хотя что-либо разглядеть было невозможно – стекла автобуса отпотели. Машины, дома, стоявшие вдоль тротуаров, деревья – все это выплывало, как из тумана; оставалось одно – верить на слово.

– Попроси остановить, – неожиданно прошептала Зинка, – мне плохо.

Шофер остановил автобус, провожаемые любопытными взглядами, мы вышли под дождь.

– Что с тобой? – встревоженно спросил я.

– Ничего, пройдет. – Зинка слабо улыбнулась. – У меня в последнее время это бывает, не переношу автобуса.

Я сказал экскурсоводу, чтобы они ехали без нас. Автобус уехал, мы остались одни. Потирая руками виски, она, испуганно улыбаясь, смотрела на меня. Я почувствовал себя виноватым: ей бы сейчас спать, а она пошла со мной по городу, чтобы сделать мне приятное, поехала на экскурсию.

– Ну вот, прошло, – сказала она. – Пошли. Там, кажется, есть метро.

– Давай возьмем такси, – предложил я.

– Нет-нет, лучше пройдемся.

Я раскрыл Зинкин зонтик, взял ее под руку, и мы пошли мимо магазинов, киосков, телефонных будок. Минут через пять подошли к невысокому красивому зданию. Спереди к фасаду был пристроен трехглавый домик.

– Зин, а ведь это же Третьяковка! – прочитав на карнизе старославянскую надпись, воскликнул я.

Мы постояли немного в очереди, купили билеты и вошли в помещение. В галерее было светло и тихо. С древнерусских икон строго и печально глянули на нас лики святых – и мне на секунду показалось, что они знают про нас все; ну чего, мол, вы суетитесь, ссоритесь, жизнь и так коротка, а вы ее еще укорачиваете.

Мы переходили из одной залы в другую, глаза отыскивали знакомые еще со школы картины, вспоминался снег, замерзшие окна, уроки рисования, репродукции в учебнике «Родная речь», издали, из детства, почти с самого его дна протягивалась нить и замыкалась здесь, в этом здании. С какой-то облегчающей душу благодарностью я оглядывался вокруг, надо же, все это, оказывается, есть, существует на самом деле. Нет, нет, все же стоило ради этого приехать в Москву. То, что продается в магазинах, – на один день. Это же на всю жизнь. Время от времени я поглядывал на Зинку. Она шла тихая и задумчивая, изредка шепотом спрашивала меня: кто это нарисовал или что он хотел этим сказать.

– Времени совсем нет, – пожаловалась она, когда мы вышли на улицу. – А тут еще родственники да знакомые замотали. Одному то достань, другому – другое. Вот и носишься из одной очереди в следующую.

Я поглядел на импортную коробку, вспомнил лицо Полины Михайловны, когда она показывала мне индийскую кофточку, и рассмеялся: хорошо то, что делается вовремя.

– Ну что, мне их теперь выбрасывать! – сказал я, показывая глазами на туфли.

– Пожалуйста, выбрасывай, – равнодушно ответила Зинка.

– Не могу, – помедлив немного, притворно вздохнул я, – что твои подруги обо мне подумают? Приехал любимый брат, известный полярный летчик, и зажался. Тут уж дело не только меня касается. Здесь на карту честь авиации поставлена.

– Ты посмотри, как заговорил, – приподняв брови, усмехнулась Зинка. – Прости, но я не верю в подарки, которые дарят просто так. Или покупают, или откупаются,

«Да кто же это тебе втемяшил? – захотелось крикнуть мне. Но я сдержался. – Кто сказал, что я хочу купить или откупиться? Почему все это ты говоришь мне? Зачем? Разве я в чем-то виноват перед тобой?»

Стараясь не осложнять отношения, предложил зайти пообедать в ресторан. Поколебавшись, Зинка согласилась и повела в кафе «Огни Москвы», потому что оттуда, как сказала она, весь город как на ладони.

Мы сели в углу у окна. Народу было немного. Неслышно, словно тень, появился официант. Стараясь показаться бывалым, я сделал заказ. Зинка молча и, как показалось, удивленно наблюдала за мной.

– Знаешь, – поглядывая на Зинку, сказал я. – Вот ехал к тебе, думал: увижу, и все вернется. Футбол, танцы, детство. У меня сегодня такое ощущение, что мы сюда приехали на одном поезде, разве что в разных вагонах.

– Ты все такой же! – засмеялась Зинка. – Прихожу сегодня, а мне девчонки в голос: брат приехал. Какой брат, откуда? А они: чего притворяешься, мы бы, говорят, уши прожужжали, если бы у нас такой брат был. Откуда у тебя мой адрес?

– Мать дала.

– Грязно, наверное, сейчас там?

– Да нет, сухо.

– Брось. Я как вспомню дорогу, так мороз по коже. Помнишь, туфли на шпильках в моде были. Так я на остановке снимала их и босиком шла домой. У нас же шлак насыпан, раз пройдешь – пятьдесят рублей как не бывало. Мать ругалась: на тебя, на одну, говорит, не наработаешься.

– Ну, здесь-то тебе хорошо?

– Как тебе сказать. Хорошо там, где нас нет. По-разному. Зато через три года временную прописку дадут, потом, глядишь, постоянную. Все-таки в Москве, а не где-нибудь в провинции.

Я подумал: она обязана была сказать это, иначе зачем, для чего жила здесь? Тогда все теряло бы смысл, а так, кто знает, как она живет, а дома верят, что здесь ей хорошо. Вон даже гордятся.

– А ты молодец, – продолжала она. – Я часто вспоминаю тебя, того, подстреленного. И как танцевать учила. Ты только не обижайся. Мне тебя тогда жалко было. Не думала, что летать будешь. У нас из поселка в лучшем случае шоферами становятся.

– А я и есть шофер, – помедлив, сказал я. – Работаю в санитарной авиации. Вожу больных, рожениц. Все как на «скорой помощи». Врачей, сама знаешь, в деревнях не хватает. В общем, стараюсь делать свое дело. Если говорить честно, я в летное из-за тебя пошел. Увидел тебя с курсантом в парке. Вы на танцы шли. Где он сейчас?

– Не знаю, – пожала плечами Зинка. – Служит, наверное, я уже давно его забыла. Все принца искала, думала, здесь найду. А они нынче, видно, вывелись. Не знаю, кто тут виноват, может быть, я, но у меня такое ощущение, что я нужна всем как вещь. Разные попадались: у одних это сразу проявлялось, другие с высоких материй начнут, а все к одному сходится. Помнишь, я на танцы бегать стала. Думала, наконец-то вот она, настоящая жизнь. Нет, по первости даже нравилось, ухаживают, комплименты говорят, подарки дарят. Голова кругом, с кем захочу, с тем пойду. После училища поехала по распределению. Там врач ко мне приставать начал. А у самого жена, двое детей. Бросила я все, домой приехала. Без диплома, без работы. А следом сплетни пошли. Обстановочка, хоть в петлю лезь. Потом сюда перебралась, можно сказать, от людей спряталась. – Зинка усмехнулась. – Нелегко мне здесь было, три месяца на чужих кроватях. Уйдут девчонки в ночь на работу, я сплю на свободной. Да, мне стыдно это говорить, но никто меня здесь не упрекал, не стоял над душой. Наша улица, поселок, куда меня отправили работать, я не хочу об этом вспоминать. Я другой жизни хочу. Пойми, я не могу без Москвы!