Прощание - Лотар-Гюнтер Буххайм

Старик снова произносит свое «тс, тс!» На этот раз особенно резко. Я замечаю, что что-то вертится у него на языке, но он проглатывает это вместе с большим глотком пива.

— Теперь у меня появилось время все обдумать. Естественно, я был тронут. Верность, прошедшая через войну и концентрационный лагерь! Можешь себе такое представить!

— Разве в то время у тебя не было прочной любовной связи?

— Полупрочной. И мне крупно повезло, что как раз в это время я жил один.

— Но вскоре Симона позаботилась о прочной связи?

— Тоже не так уж быстро.

Старик замечает, что он слишком напирает, и дает задний ход:

— Ну, тогда на здоровье! Теперь мы по меньшей мере в курсе этого ночного сюрприза.

— В качестве девиза для всей атомной физики, — говорю я шефу, с которым я один на один сижу за завтраком, — хорошо подошли бы слова из Библии: «Блаженны те, кто не видит, но верит». Шеф сразу горячо протестует:

— А не принимаете ли вы тоже просто на веру многие чудесные достижения исследователей? — спрашиваю я. — Можете ли вы объяснить себе все?

— Ну, конечно же! — говорит шеф упрямо.

— Тогда объясните мне, пожалуйста, очень быстро, что такое электричество.

— Электричество — это, — грохочет шеф, — идти на работу с неохотой, целый день плыть против течения, вечером возвращаться домой заряженным и с напряжением, хвататься за розетку и получить за это удары!

Пока я пришел в себя от изумления и вновь обрел язык, шеф говорит: «Приятного аппетита» и стремительно исчезает.

Я сел за письменный стол, чтобы писать, но не могу сконцентрироваться, так как работает стиральная машина. Теперь я могу разбираться во множестве цветных объявлений в иллюстрированных журналах и в телевизионной рекламе: я даже не догадывался, в каких объемах домашние хозяйки используют стиральные порошки.

— Что это ты снова носишься с писаниной? — спрашивает старик, когда я появился в его каюте.

— На тему затраты на содержание корабля и всевозможных потерь я собрал несколько документов.

— Ну, давай сюда!

— Я, кажется, хорошо уловил суть. Возможно, состояние оцепенения уже прошло? Влияет ли на это близость порта назначения?

Старик убирает три-четыре книги со стола. Я могу излагать.

— Тонна угля на участке Роттердам — Дурбан дает в качестве груза доход в десять долларов, — начинаю я. — Корабль берет 900 тонн. То есть 90 000 долларов за рейс. Эта сумма покрывает производственные издержки на пять дней. В этом рейсе корабль будет в пути сорок два дня. Так как на пути к пункту назначения у него нет груза, то общие расходы всего рейса волей-неволей должны быть приведены в соответствие с тарифом за тонну угля. Таким образом, от показателя рентабельности корабль отделяет вечность.

— Ты только посмотри! Ну, ты и постарался! — говорит старик.

— Что-нибудь не так?

— Так!

Я озадачен. Старик, от которого я ожидал протеста, соглашается, что мои расчеты правильные. И его развеселило то, что я озадачен. Мою озадаченность старик рассеивает словами:

— Если кораблю придется несколько дней простоять, а это легко может случиться на рейде перед Дурбаном, то одно только это ожидание может поглотить доход от фрахтования судна.

Старик не только поверг меня в изумление своим согласием, он еще и продолжает мои расчеты:

— Все ежедневные расходы на рейс и собственно время стоянки остаются непокрытыми. Корабль, если сравнивать только все доступные статистические данные, возмещает не больше десяти процентов его эксплуатационных расходов.

— Что не так уж жирно.

— …что может позволить себе не каждый, — говорит старик.

— Но речь, в конце концов, идет не о доставке как можно больших грузов, ты же об этом хорошо знаешь. Я лишь поражаюсь, что ты теперь ломаешь голову над этим! Между прочим, — старик изменил тон, — на твой вопрос, почему корабль вместо балластной воды не везет в Африку никакого груза, Фертилицер, например, дает еще один ответ.

— И он звучит?

— Для того чтобы его разгрузить, нас надо было бы в Дурбане направить в другую, а не в предназначенную для нас часть порта, которая расположена на его периферии. Чтобы мы стояли в каком-нибудь другом месте, очевидно, из соображений безопасности, не хотят. Угольная гавань, в которой мы загружаемся, расположена на самом краю порта.

— Тогда Дурбан является для нас, так сказать, только наполовину открытым портом.

— Можно сказать и так. Тут ты открыл новую категорию: только наполовину открытые порты, — говорит старик после некоторого раздумья. Потом он рывком поднимается из кресла. — Идешь со мной на мостик?

С выступа мостика по левому борту я вижу весь корабль. Каждый раз он выглядит по-новому. Швартовочные лебедки и якорные шпили, которые с палубы воспринимаются как громадные железные махины, отсюда кажутся игрушечными. Даже окружность горизонта другая, удаленная, и след кормовой волны длиннее самой волны, которую я вижу с палубы.

Я карабкаюсь на пеленгаторную палубу, и круг, который образует видимый горизонт, еще больше расширяется. Теперь надо мной только передающая антенна, радиолокационная мачта с реями для флагов и сигналов и УКВ-антенна, и когда я опускаю взгляд и поворачиваюсь вокруг собственной оси, то могу увидеть безупречную окружность видимого горизонта и одновременно видеть весь корабль от носа до кормы.

Очень красивые черно-белые птицы, выглядящие как гибрид морской ласточки и чайки, летают стаями вокруг корабля. Зыбь спала. Я воспринимаю это как настоящее благо.

Стоя на мостике рядом друг с другом, мы оба скользим взглядом по поверхности моря.

— Волнение моря — пять, сила ветра — шесть. Это точно, хотя бы примерно?

— Да, точно.

Однако погода ведет себя более или менее прилично.

— Да, конечно, — говорит старик. — Но я до сих пор не знаю, сколько человек придет на прием. Все должно быть хорошо подготовлено. Мы же не хотим осрамиться.

Теперь я знаю, что мучает старика. Так как у меня нет наготове слов утешения, то, чтобы отвлечь его, я говорю:

— Пойдем в штурманскую рубку, я хочу посмотреть, где мы сейчас находимся.

— Между прочим, — говорит старик в штурманской рубке, — первый помощник написал стюарду первоклассный аттестат. Он, очевидно, считает его хорошим человеком. Во всяком случае, это пример для иллюстрации теории относительности.

— Скажешь тоже! — Не знаю, что меня больше возмущает: этот расхлябанный стюард или этот обычно педантичный первый помощник, который расхваливает именно этого ленивого парня.

— Ты не заметил, насколько угрюмым выглядит первый? — спрашивает старик. — Если бы от него зависело, нам пришлось бы посылать одну телеграмму за другой. Он хочет совершенно точно знать, когда мы прибудем, но не из-за приема, а из-за вопроса с отпуском. Я ему уже несколько раз говорил: «Еще слишком рано». Но его единственная забота — узнать, когда он может выложить бумагу в коридорах: уже в воскресенье или только в понедельник. А я ему сказал: «Мне все равно, когда вы это сделаете». Он очень обиделся.