Русские сказки - Роман Злотников

Делегация Бюро Центрального совета прибыла курьерским экспрессом, состоявшим из локомотива, одного классного вагона и двух вагонов охраны. Кроме того, впереди и сзади поезда двигались две мотодрезины с пулеметами. Птоцкий, после памятного обстрела взявший себе за правило размещать ставку не менее чем за сорок верст от реально удерживаемой линии фронта, на этот раз изменил своему принципу, распорядившись подать штабной состав к полустанку, от которого до переднего края наиболее продвинувшихся к Коеву частей было не больше пяти верст.

Соратник Срайя, дородный человек с капризно изогнутыми полными губами, питал слабость к внешним эффектам. Вот почему он еще на предыдущей станции приказал переформировать состав, поместив классный вагон в голову поезда, и сейчас с важным видом стоял на площадке медленно двигающегося вагона, поблескивая аптекарским пенсне на мясистом носу, в накинутом на плечи добротном драповом пальто, под которые виднелся неизменный полувоенный френч, и величественно помахивал пухлой рукой встречающим и выстроенному у путей почетному караулу.

Птоцкий поморщился — тоже мне цаца — и поднял руку, давая сигнал оркестру. Тот грянул встречный марш. Должно быть, слухи о том, что Камлык, Председатель Центрального совета, глубоко встревожен усилением влияния Председателя Верховного комитета защиты революции в войсках, небеспочвенны. Если допустить хоть на миг, что бюро на самом деле решило оказать помощь действующей армии, которой командует он, Птоцкий, то трудно было бы назначить руководителем делегации более неподходящего человека, чем Срайя.

Тем временем поезд замедлил ход и остановился. Глава делегации бюро продолжал стоять с важным видом на площадке, а Птоцкий, посмеиваясь в усы, спокойно ждал, как он будет выходить из положения. На полустанке никакого перрона не было, надо было спускаться на землю, а соратник Срайя панически боялся лестниц. Он даже кабинет всегда выбирал себе только на первом этаже.

К ступенькам вагона рысью подбежал начальник караула. Срайя выслушал с брезгливым видом его бодрый рапорт, важно кивнул головой, боязливо посмотрел вниз и, повернувшись спиной к встречающим, начал медленно и осторожно спускаться, помогая себе руками и отклячив по-женски круглый зад. Птоцкий, полуобернувшись, искоса посмотрел на бойцов почетного караула — они стояли с каменными лицами, но глаза их смеялись. Птоцкий перевел взгляд на Срайю, пряча под усами довольную ухмылку. Между тем глава делегации поставил наконец на землю обе ноги, обутые в отличные юфтевые сапоги, обильно смазанные ваксой, повернулся кругом и направился прямо к Председателю Верховного комитета защиты революции.

— Добрый день, соратник, — Срайя имел обыкновение подавать руку так, словно ожидал, что ее поцелуют, — как обстановка на фронте?

Птоцкий чуть не выругался: «Тоже мне, кого он из себя корчит?» Однако, чтобы этот заносчивый бывший аптекарь заглотнул приготовленный им крючок, следовало держать себя в руках, поэтому Птоцкий проглотил раздражение и ответил с подчеркнутой уважительностью:

— Командир Второго батальона славной Стальной дивизии докладывает, что видит в бинокль купола коевских церквей. А разведка Третьего корпуса сегодня утром варила щи из капусты, выкопанной на коевских огородах.

Стекла пенсне воинственно блеснули.

— Ну что ж, прекрасно, прекрасно. И когда мы начнем штурм?

Птоцкий, от которого не укрылось это «МЫ», ответил:

— Я думаю, где-то через неделю.

— А почему так поздно? — капризно надул губы Срайя. — Мы должны действовать как можно решительнее. — Он энергично взмахнул в воздухе своим пухлым кулачком. — Только решительность и беспощадность по отношению к недобитым эксплуататорам и их прихвостням может спасти революцию и принести окончательное освобождение человеку труда. Надо немедленно и самым решительным образом…

— Извините, соратник, — вежливо, но твердо перебил его Птоцкий, — но, как мне кажется, вы наверняка устали в дороге, да и время близится к обеду. У меня в вагоне как раз накрыт стол. Пойдемте подкрепимся и уж потом перейдем к делам. — Он самым решительным образом подхватил главу делегации под локоток.

Соратник Срайя ничем не уступал другим членам бюро в умении часами возглашать лозунги с увитых флагами трибун, но, в отличие от многих и многих, у него было одно положительное качество. Его можно было остановить. Стоило только упомянуть о накрытом столе.

Обед прошел в полном согласии. По заданию коменданта марьяты еще утром приволокли из ближайшей деревни увесистого поросенка, и теперь он, фаршированный яблоками и запеченный в сметане, главенствовал на столе. Кроме того, сотрапезники отдали должное печеному карпу, копченым курам, бекону и соленому сальцу с чесночком. И уж, конечно, не обошлось без четверти чистейшего как слеза первача. Шеф-повар «Нанона» назвал бы это меню просто ужасным, но «соратники» пока не успели привыкнуть к особым разносолам и, памятуя о полуголодном подполье или ненамного более сытной эмиграции, предпочитали изысканности обилие. К тому же как соратник Марак в старой столице, так и Председатель Центрального совета Камлык то ли в силу истового революционного сознания, то ли, как болтали злые языки, по причине нажитой за годы подполья и эмиграции язвы желудка исповедовали подчеркнуто аскетический образ жизни, так что и остальным волей-неволей приходилось им следовать. Однако сегодня, слава богу, никто не мешал отвести душу.

Вечером, когда Птоцкий в одиночестве работал с картами, дверь его купе без всякого стука открылась и появился соратник Срайя — в одних штанах с подтяжками и, несмотря на жару, в толстых шерстяных носках. Он немного перебрал за столом, как, впрочем, и остальные члены делегации, а потому после обеда прилег отдохнуть. Да ненадолго.

Соратник, близоруко щурясь, окинул просторное купе Птоцкого угрюмым взглядом и еле заметно скривился. Председатель отвернулся, беззвучно шепча проклятия. Конечно, Срайя сразу же заметил, что купе Птоцкого больше, и наверняка к этому прицепится. Уж на что плохо обстояло дело в бюро с порядочностью, но такого склочника и интригана, как Срайя, надо было поискать. Своей полной беспринципностью он выделялся даже среди тех, кто возвел беспринципность, переименовав ее в «революционную целесообразность», в ранг основной нормы жизни. Среди членов бюро не много нашлось бы желающих войти в более или менее тесные отношения с этим человеком. Мало того что он был способен на предательство и клятвопреступление — в любую минуту он мог наброситься на человека, которого совсем недавно уверял в своей искренней дружбе и настоятельной необходимости совместных действий, стоило лишь ему прийти в голову, что это принесет ему хоть какую-то выгоду. Всякий, кто имел несчастье чем-то задеть его самолюбие, мгновенно становился его смертельным врагом. Что касается Птоцкого, то он был уверен, что за последний год уже не раз и не два давал повод Срайе считать его своим смертельным врагом и, скорее всего, состоял в его черном списке под первым номером.

Соратник Срайя, придав своему лицу деловитое выражение, что смотрелось несколько смешно на фоне мятых штанов и шерстяных носков, важно заявил: