Одиссей покидает Итаку - Василий Звягинцев

Предложение Воронцова всех в первый момент ошеломило. Но когда, преодолев инстинктивный протест, его стали поворачивать так и этак, пробовать на изгиб и на разрыв, оказалось, что оно удовлетворяет практически всем условиям в пределах заданных обстоятельств.

Тем более, что всерьез оно касалось только троих. Берестина, Новикова и, безусловно, самой Ирины.

Новиков с облегчением осознал, что если сделать так, то можно будет еще какое-то время ничего не решать, Ирина окажется в относительной безопасности, а он, в случае чего, сможет думать только о деле и опасаться лишь за себя лично. А это гораздо проще.

Берестин представил, как он окажется вдвоем с Ириной в Ленинграде, и там, в возвышенной атмосфере великого города, отдыхая от московской суеты и затянувшейся бестолковщины, сможет, наконец, привести их непростые отношения к любому, но однозначному решению.

И даже Ирина, неожиданно для себя самой, обрадовалась. Ей не нужно будет поминутно вздрагивать, опасаясь, что вновь появятся те двое… Ребята не пережили того парализующего ужаса, который испытала она, увидев вблизи глаза своих бывших соотечественников. И она сможет, избавившись от страха, неторопливо, без цели, гулять по проспектам и набережным Ленинграда, осмотреть, наконец, как следует, Эрмитаж и Русский музей…

Самое же интересное, что все они трое, не сговариваясь, предрешили, что с Ириной поедет Берестин, и даже ей самой не пришло в голову, что мог бы поехать и Новиков. Хотя в других условиях она, безусловно, выбрала бы только Андрея.

…Несколько позже Новиков с Левашовым поднялись по узкой винтовой лестнице в стеклянный фонарь на крыше, где у Берестина был оборудован совсем крошечный, но уютный кабинетик — самодельный письменный стол, две полки с иностранными журналами по искусству, старомодное кресло с вытертой до белизны кожаной обивкой.

— Ты его действительно хорошо знаешь? — спросил Новиков, имея в виду Воронцова, словно вчера Олег уже не говорил ему этого.

— Последние годы — лучше, чем тебя. В любых ситуациях. А что?

— Да вот настораживает он меня. Не пойму чем, а вот чувствую этакое… — Новиков пошевелил в воздухе пальцами. — Слишком все нарочито как-то.

— Ревнуешь? — будто в шутку, спросил Левашов.

— К тебе, что ли?

— Нет, вообще…

— А-а… Вас понял. Нет, этого нету. Но вот ты пойми… Появился он в самый, что называется, раз. Ни раньше, ни позже. Поверил тебе сразу и безоговорочно. Мы сами и то в эту идею дольше врубались, хоть и себя вспомни. Сколько мы с тобой толковали, а ты ведь не чета ему, до совмещения пространства-времени самостоятельно додумался… И держится он… не так. Я вроде его психотип знаю, прикинул кое-что, экстраполировал… Не сходится.

— Если факты не соответствуют теории, то тем хуже для фактов?

— Не понимаешь ты меня. Или я объяснить не могу. Черт знает… — Новиков даже поморщился, как от зубной боли. — Я вот что думаю — не подставка ли он? Проверить бы надо…

Левашов махнул рукой.

— Если они такие подставки умеют делать, нам и рыпаться нечего. Застрелиться для простоты, и все. На чем ты его проверишь? Я с ним год в одной каюте прожил, и разницы не вижу…

Левашов увидел на столе открытую коробку «Герцеговины флор», отвлекся, шелестя фольгой, вытащил покрытую золотистой пыльцой папиросу.

— Ты смотри, чем наш художник наедине балуется. Не мания ли величия у него? Ну и мы приобщимся…

Новиков щелкнул зажигалкой.

— Если хочешь, — продолжил Олег, медленно выпуская дым через нос, — Алексея в таком разе тоже можно в пришельцы зачислить — какой нормальный человек одновременно курит папиросы, трубку, и сигареты то с фильтром, то без? Но это к слову. — Он вернулся к прежней теме: — А вот как тебе про Иуду экспромтик?

— Хорошо сказано. Это он в Ирину целил…

— А что «и»? На его месте я так же думал бы. Или постарался, чтобы другие подумали…

— Так может, он и прав?

— Отвечу твоими же словами — тогда тоже стреляться пора.

— А вот Димыч лучше решил. Пусть Ирка едет. Может, она и сама не знает, а ее используют.

Новиков, задумавшись, смотрел на панораму крыш, уходящую к дымному горизонту. Потом раздавил окурок в давно не чищенной чугунной пепельнице.

— Пусть едет. Я сразу так подумал… Но вот тут мы и посмотрим. Проверка… Проверка на дорогах. Вот и название нашли.

— Похоже, в каждом деле для тебя важнее всего название?

— Не важнее всего, но немаловажно… При случае объясню.

— Ну а по сути, что ты изобрел?

— Все узнаешь во благовремении… Тихо! — Новиков толкнул Левашова локтем. Снизу кто-то поднимался, поскрипывая старым деревом ступеней.

Ирина вышла на площадку, улыбнулась почти непринужденно.

— О чем вы, мальчики, шепчетесь? Можно и я с вами постою? На прощанье. Вам так не терпится от меня избавиться, что даже поезда ждать не хотите. Сбежали…

— Ради бога, Ирочек, не говори так, мне больно тебя слушать… Мы просто перебираем кости нашего нового коллеги, капитана цур зее Воронцова. Как он тебе, кстати? — Новиков подумал, что Ирина могла бы заметить нечто, упущенное им самим.

— Серьезный мужчина. Эффектный. Только, по-моему, он очень недобрый человек.

— Ты несправедлива, Ирен, — тут же возразил Левашов. — Он добрый парень, но просто в другом стиле. Кадровый и потомственный моряк с петровских времен. Причем военный. А это накладывает…

— Какое общество! — утрированно восхитилась Ирина, — один — моряк с двухсотлетним стажем, другой — чуть ли не Рюрикович…

— Именно. Не нам с тобой чета, — кивнул Левашов. — И, как и наш друг Андрей, Воронцов страдает несколько преувеличенными понятиями о чести и достоинстве личности, что начальством не поощряется. За это и претерпел. Ему еще повезло, что сумел уволиться из ВМФ. А то бы до смерти командовал буксиром где-нибудь поближе к линии перемены дат.

— Рыцарь без страха и упрека, — съязвила Ирина. — Не слишком ли их много в нашей компании на душу населения? Впрочем, ты его, кажется, обожаешь?..

— По крайней мере — рад, что он считает меня своим другом…

— Ну-ну, — сказала Ирина, глядя вдаль между Левашовым и Новиковым.

Олег отчетливо почувствовал себя лишним и, неловко пожав плечами, шагнул к лестнице. Его не остановили.

…Часа через полтора Ирина в сопровождении Берестина и на всякий случай Шульгина поехала к себе домой за вещами, а Воронцов с Левашовым отправились за билетами.

Когда все вновь собрались у берестинского камина, заменившего тот символический очаг, от которого отправляются в путь и к которому непременно положено возвращаться из странствий и походов, Новиков взял гитару и постарался рассеять овладевший душами минор, исполнив несколько старинных, никому не знакомых романсов.