Земля под ее ногами - Салман Рушди

«Технически, — говорит Малл Стэндиш, — я не должен прикасаться к тебе, потому что я обещал, но сегодня, когда ты сделал меня счастливым, ты позволишь тебя обнять?»

Выход в свет этой песни вернет к нему наконец Вину Апсару и станет началом их почти пугающей тотемной известности. Но это произойдет не раньше, чем через три года.

Счастье Малла Стэндиша (с Ормусом, с сыновьями) — это то, чего так ждала Антуанетт. Что она имела в виду под этим и виновна ли она в последующих событиях — решать читателю.

Проходит несколько недель. Квартира над магазином «Ведьма».

Должно быть, это суббота, всего лишь около полудня, так что вполне естественно, что все еще спят, а магазин закрыт. Звонок — в квартиру, не в магазин — звонит так долго и непрерывно, что, оставив Ее в полубессознательном состоянии на матрасе, с лицом, испачканным пеплом от сигарет, Ормус с трудом натягивает свои красные бархатные брюки клеш и, спотыкаясь, бредет вниз, к двери.

На пороге чужой: человек в деловом костюме, с усами под цвет костюма, с кейсом в одной руке, в другой — глянцевый журнал, открытый на странице, где модель демонстрирует одно из последних предложений «Ведьмы».

— Добрый день, — говорит пришелец на превосходном английском. — Я являюсь владельцем сети магазинов в Йоркшире и Ланкашире…

Она, голая, в одном безнадежно неуместном халате, с выпадающей изо рта сигаретой, раскачиваясь и держась за голову, спускается по лестнице. Чужак багровеет, и его взгляд начинает беспокойно шарить по сторонам. Ормус отступает.

— Да? — спрашивает Она.

— Добрый день, — повторяет свою попытку незнакомец, уже не так бойко. — Я владею сетью магазинов по продаже женской одежды в Йоркшире и Ланкашире, и представленный здесь наряд вызвал мой чрезвычайный интерес. С кем я могу обсудить вопрос первого заказа на шесть дюжин этих платьев, с правом сделать повторный заказ?

Это самый большой из заказов, когда-либо сделанный «Ведьме». На первом пролете лестницы материализуется внушительная, облаченная в черный с золотом восточный халат фигура Антуанетт Коринф. Невозможно отгадать ее мысли. Ормусу кажется, что в воздухе витает дух перемен, это переломный момент. Незнакомец терпеливо ждет, пока Она обдумывает его предложение. Затем директриса кивает несколько раз, нарочито медленно, очень манерно.

— Мы закрыты, — говорит она и захлопывает дверь.

Антуанетт Коринф спускается и целует Ее в губы. После чего, все еще в объятиях Антуанетт, Она поворачивается к Ормусу и, что уж совсем неожиданно, произносит еще несколько слов:

— Настоящая, е-мое, художница. Она просто прекрасна.

В этот момент — снова звонок. Она разворачивается и направляется обратно, вверх по лестнице, на этот раз вместе с Антуанетт. Она явно не собирается возвращаться к Ормусу, на его скромный матрас. Впереди ее ждут подушки и шелка, экзотические украшения и драпировки логова Антуанетт. Ормус стоит, глядя на закрытую дверь.

Опять звонок. Он открывает дверь.

На пороге, с плетеной корзинкой, полной разнообразной выпечки, самой лучшей из того, что можно купить за деньги, стоит не кто иной, как владелец «Колкис», слепой ангел зукозаписи Юл Сингх собственной персоной, на фоне лимузина длиной в половину улицы.

— Вот видите, господин Кама, вы способны заглядывать в будущее. Теперь, когда вы готовы — с чем вас и поздравляю, так как я этого совсем не ожидал, — а также после того как я прослушал вашу запись, которую мне принес этот ваш господин Стэндиш — с которым, позвольте заметить, вам очень повезло, — и имея уши, чтобы слышать, я услышал именно то, что услышал, — оказывается, вам совсем не нужно было искать встречи со мной, чего, насколько я помню, я посоветовал вам ни в коем случае не делать. Все сложилось так, как сложилось, и я ничего не имею против, ведь мы живем в забавном мире, и вот, господин Кама, с вашего позволения, я сам пришел к вам.

«Лорелея» из первого альбома группы «VTO», так и названного — «VTO» («Колкис», 1971):

Certain shapes pursue me, I cannot shake them from my heel. Certain people haunt me, in their faces I will find the things I feel. Uncertain fate it daunts me, but I'm gonna have to live with that raw deal. No authority's vested in me, on what's good or bad or make-belive or even real. But I'm just saying what I see, because the truth can set you free, and even if it hasn't done too much for me, well I still hope it will. And I can feel your love, Lorelei. Yes, I can feel your love pour on me. Oh I can feel your love, Lorelei[184].

Летом 1967 года Ормус вместе с друзьями Готорном и Уолдо Кроссли едут в выходной день за город отметить его контракт со студией звукозаписи «Колкис». Они едут на принадлежащей Готорну «Mini Cooper S» (с редфордовским откидным верхом). Антуанетт Коринф в несвойственном ей порыве материнской любви сама укладывает им всё для пикника — термос с чаем и бутерброды.

«Я так рада за тебя, — великодушно сообщает она Ормусу. — И за Малла тоже очень рада: к тебе пришел успех, а мальчики наконец полюбили его. Думаю, он никогда еще не был так счастлив. Ни облачка на горизонте, только синяя гладь небес. Пока, миленькие мои. Счастливо вам».

Сначала кажется, что все идет как по маслу. Они проезжают труппу белолицых мимов, которые в замедленном ритме играют в теннис без мяча, останавливаются, чтобы, потягивая чай из термоса, понаблюдать за их все более ужесточающимся состязанием. Они говорят о разном, упоминают самоубийство менеджера «Битлз» Брайана Эпштейна, расовые волнения в Америке, отказ Кассиуса Клея воевать в Индокитае, лишение его чемпионского титула и превращение его в Мухаммеда Али и даже musique concrète Штокхаузена. Но в основном они говорят о поездке на антивоенный музыкальный фестиваль в Вуберн-Эбби, несмотря на то что все опасаются возможных волнений. Войска и вооруженная конная полиция уже дислоцированы в окрестностях Вуберн-Эбби, и правительство предупредило, что и музыканты, и слушатели должны равно воздерживаться от подстрекательских речей и мятежных призывов. В ответ многие музыканты поклялись вести себя как настоящие бунтари. Ходят слухи о возможных газовых атаках, даже о применении оружия.

(В воздухе пахнет грозой, так что когда одна из ежедневных газет, реагируя на набирающее силу движение хиппи, но не связывая их призывы к миру с чудовищным фактом эскалации войны, называет это лето «летом любви», публика воспринимает это как смехотворную пропаганду правительства.)