Карибский брак - Элис Хоффман

Это продолжалось трое суток. Жестина, ее дочь или кто-нибудь из внучек приходили посидеть со мной. Приступы лихорадки становились все более сильными. Фредерика охватывал такой холод, что ничто, казалось, не могло его согреть. На третий день я послала за Камилем. Он пришел сразу же, принеся с собой запах снега и красок. Он похудел, отрастил длинную бороду и был одет, как какой-нибудь крестьянин. Я воздержалась от комментариев по поводу всего этого и позволила ему трижды поцеловать меня. Он принес также букет гиацинтов – тех же цветов, которые были у меня, когда я поняла, что муж умирает. Цветы были темно-фиолетовыми и пахли одновременно весной и снегом.

– Жаль, что ты не сообщила мне раньше, – сказал сын, сбросив пальто и подойдя к кровати. Он позвал отца, но тот был где-то далеко и не слышал его. – Так что, это конец? – спросил Камиль. Было видно, что он потрясен. – И никакой надежды?

– Надежда есть всегда, – ответила я так, как сказала мне в далеком прошлом Адель, когда я чувствовала себя несчастной во время первого замужества. И, к моему удивлению, она оказалась права. Но сейчас надежды не было, только сыну я не могла это сказать.

Фредерик спал, охваченный лихорадкой, и тяжело дышал. Его напряженное дыхание напомнило мне свист ветра, прилетавшего на наш остров из Африки перед сезоном дождей. Я уже несколько дней не переодевалась, не умывалась, не ела и не покидала этой комнаты. Камиль, очевидно, заметил, в каком я состоянии, – это было видно по выражению его лица. Он взял стул и сел рядом со мной.

– Ты, наверное, не знаешь, что однажды мы с отцом пошли к водопаду и, раздевшись, нырнули в пруд. Отец сказал, что, если я протяну в воде руку, маленькие рыбки подплывут ко мне, и они действительно подплыли. А в другой раз я нашел в высокой траве рядом с водоемом человеческий скелет.

– Я знаю это место, – ответила я, с удовольствием вспоминая пруд, мимо которого проходила, направляясь к травнику, чью смерть мой сын предвидел, когда был еще грудным младенцем.

– Мы купались там в тот же день, когда прогнали дочь мадам Галеви.

Я посмотрела на Камиля с удивлением. Муж не рассказывал мне, что участвовал в этом благородном деле. Я полюбила его за это еще больше.

– Я держал у себя кольцо мадам Галеви, которое напоминало мне об этом дне. И еще я хранил ее секрет, но теперь в этом нет смысла.

– Да, секреты она любила, – кивнула я.

– Она сказала мне, что твой кузен Аарон был ее внуком. Ее дочь бросила новорожденного ребенка, потому что его отец был африканцем.

– Я думаю, ты ошибаешься, – возразила я, но тут вспомнила о том вечере, когда мадам Галеви приходила в наш двор, а я думала, что она ведьма.

– Твоя мать потеряла сына, и они с мадам Галеви пришли к соглашению, что твоя мать вырастит мальчика в нашей вере, так что никто не узнает правды о дочери мадам.

Когда он влюбился в Жестину, они сказали ему, что он не может жениться на ней, потому что тогда всплывет правда о его происхождении. Они считали, что Лидии надо переехать во Францию, где ее будут считать девушкой нашей веры. И это они организовали ее похищение. Им казалось, что так будет лучше для всех, но они ошибались.

Мой сын стянул кольцо с пальца. Он так долго носил его, что оно оставило на пальце вмятину. Он взял меня за руку. Его рука была такой загрубевшей, какие бывают у рабочих. Из-за длинной бороды он выглядел старше своих лет. Лицо его было обветренным, так как он часто писал на свежем воздухе и на холоде. Я вспомнила опять, как носила его к травнику, когда он не мог уснуть. Он был первым из моих детей, кому я начала рассказывать свои истории. Я уже тогда слишком сильно любила его. Я видела в нем Фредерика: его стройную фигуру и правильные мужские черты лица, его полные достоинства манеры и стремление соблюдать справедливость.

– Мне было жаль мадам Галеви, – сказал он. – Мир, в котором она жила, чужд нам. Передай кольцо Жестине. Скажи ей, что Аарон Родригес всегда хотел отдать его ей, но не имел возможности это сделать.

Мой сын просидел со мной всю ночь. Утренний свет был того синего оттенка, который отпугивает всякое зло, но в этой стране он терял эту способность. Мой муж скончался в полдень. Для меня это было все равно что в полночь, потому что плотные камчатые шторы были задернуты и не пропускали в комнату свет. Я не хотела подходить к окну, не хотела больше видеть Париж, в котором умер мой любимый. Снег приглушил все звуки в мире, а мне представлялись в темноте ветви с пушистыми розовыми бугенвиллеями, жужжащие среди цветов пчелы и молодой человек, который смотрел в мое окно, щурясь от солнца.

Его последние слова, обращенные ко мне, были: «Я покидаю тебя».

Я всеми силами старалась сорвать занавес, отделяющий смерть от нашего живого мира, вернуть мужу свет и дыхание. Я дышала ему в рот, колотила его по груди, взывала к нему. Но он не вернулся. Он покинул меня.

Служба на кладбище была скромной. Присутствовал Камиль с моей кухаркой и их мальчиком. Когда хотели опустить гроб в могилу, я не могла допустить это. Я закричала, и сидевшие на окружающих деревьях голуби разом взмыли в воздух и улетели. Мы наняли пожилого раввина в черной шляпе с широкими полями, который прочитал заупокойную молитву за определенную плату. Когда он увидел, что меня не оторвать от гроба, он отшатнулся от меня, словно я была сама Лилит, ведьма, похищающая безымянных детей. На ее пальцах были когти и тысячи золотых колец, отданных ей женщинами, которые пытались подкупить ее. Но меня нельзя было подкупить. Я вцепилась в гроб и колотила по нему. Я услышала эхо и решила, что каким-то чудом мой муж вернулся к жизни. Я не сдавалась и была готова сражаться с самой смертью. Но тут сильные руки моего сына подняли меня, и я услышала его голос: «Он ушел, и у нас осталось только то, что окружает нас в этом мире».

Несколько недель я не выходила из своей комнаты. Я принимала настойку опия, которую мне прописали, – сначала по десять капель за прием, потом по двадцать. Когда этого оказалась мало, я заплатила кучеру, чтобы он привез мне еще, не спрашивая его, где он достает это средство. Я спала и ночью, и днем и не хотела просыпаться, потому что во сне я могла вернуться в прошлое. Я мечтала о нашем острове, который всегда проклинала. Каждую ночь мне снилось, что я сижу на кухне, а Адель готовит завтрак. Или же я гуляла во дворе и щелкала языком, подзывая цыплят. На окне стояла ваза с красными цветами, а за окном бились о стекло зеленые мотыльки. На мне была белая хлопчатобумажная нижняя юбка; солнечный свет был ослепительным, я не могла открыть глаз из-за него. На деревьях сидели попугаи, признак удачи, но свою удачу я отдала. В дверь вошел мужчина, и мое сердце стучало так громко, что я не слышала ничего, кроме него.

Пришла Жестина и настояла на том, чтобы раздвинуть шторы. В комнату проникли полосы тусклого света, но я возражала даже против него. Без Фредерика я не хотела ни видеть мир, ни соприкасаться с ним, ни знать что-либо о нем. Мы с Фредериком были одной личностью, а без него я была ничем. Девочкой я жила в ожидании, что моя жизнь изменится. В старости мне было дорого только то, что я потеряла.