Четвёртый Рим - Таня Танич

— О, что это? Углеводная бомба! — Эд с иронией смотрит на стакан в моей левой руке, пока я протягиваю ему правую для приветствия. Так вот от кого я подцепила это словечко. Надо запомнить и не употреблять больше. Попадать по влияние Эда мне хотелось бы меньше всего.

— Не боитесь поправиться, Евгения Васильевна? — блеснув улыбкой, сплошь состоящей из безупречных виниров, он садится на диванчик для клиентов, и мне приходится сделать над собой усилие, чтобы искренне улыбнуться в ответ. — Здесь же древняя норма калорий! Смело вы с ними расправились!

— Своим страхам надо уметь смотреть в глаза, Эд. Вот я этим и занималась, пока ждала вас, — пытаюсь сменить тему в надежде, что он не присядет сейчас на своего любимого конька — здоровый и эффективный образ жизни. Эд — не милый орторексик Паша, который молча изучает состав каждой этикетки. Он прочтёт мне целую лекцию об ответственном потреблении, обязательно подчеркнув: «Вы — то, что вы едите!» и не успокоится, пока не исчерпает весь свой запас мотивационных аргументов.

— Дана, — киваю я его супруге, которая чаще всего молчит, сложив губы так, как будто во рту у неё нерассасываемый леденец. — Прекрасно выглядите. Отпуск…

— Отпуск пошёл Даночке на пользу, — неожиданно едко перебивает меня Эд. — Раздобрела наша Дана. Плюс три пятьсот на весах, Евгения Васильевна! Вот вам и результат отсутствия самодисциплины. Вот что значит распущенность!

Лицо Даны становится испуганным, от чего она ещё сильнее втягивает щеки и впечатление, что во рту у неё посторонний предмет, только усиливается. Эд абьюзит Дану в отношениях, абсолютно не скрытая этого — он постоянно пытается улучшить жену, отвешивая ей весьма сомнительные комплименты и бесконечно мотивируя «стать лучшей версией себя», от чего у меня выработалась форменная аллергия на эту фразу. Но я не могу показывать своего истинного отношения к его методам — в рамках парной терапии нужно быть одинаково внимательной к обоим. Даром, что на большинстве сеансов Эд просто измывается над Даной, а она только сидит и нервно тянет носочек, чтобы ноги казались длиннее.

Но, как я подозреваю, спустив пар у меня в кабинете, Эд не так сильно клюёт мозг жене в остальное время, поэтому во время консультаций даю ему возможность высказаться. И все жду, когда этой возможностью воспользуется Дана, за время встреч с которой я спровоцировала ее только на несколько ответов: «Да», «Нет» и «Не поняла».

— Небольшая расслабленность — не равно распущеность, Эдуард, — пытаюсь снизить градус его возмущения, слишком высокий с самого порога. — Вы же сами рассказывали мне притчу о гитарной струне, на которой нельзя было играть, когда она была слишком натянута — она рвалась. И, когда провисала — тоже. Адекватное напряжение — не в этом ли секрет ментальной стабильности?

Эд обожает притчи, рассказы и поучительные истории, почерпнутые из поучительно-мотивационных книг, авторы которых продают успех и чаще всего выдуманную личную историю. Но кого интересует достоверность, если речь идёт о мотивации?

— Вот именно! Адекватное напряжение! — особо выделяя последнее слово, парирует Эд, небрежно закидывая ногу за ногу и поигрывая носком своих новых туфель, которые я обязательно должна заметить и оценить.

— У вас прекрасные туфли. Очень стильно выглядят, — скармливаю я ему комплимент в надежде, что он переключится на себя и не будет долго мучить Дану. Но, видимо, эти злосчастные три килограмма пятьсот грамм стали настоящим вызовом его идеальной картинке мира и умению мотивировать и убежать. В конце концов, что же это за тренер по мотивации такой, раз не может смотивировать на бесконечные улучшения даже собственную жену?

— Спасибо. Рад, что заметили. Всегда приятно, когда твой психолог — не только профессионал с большой буквы, но и эстет с прекрасным вкусом, — возвращает он мне такой же продуманный и неискренний комплимент, и я понимаю, что он разгадал мой манёвр. Несмотря на сомнительные методы, которые Эд использует в работе, в чём-чём, а в проницательности ему не откажешь.

— Позвольте я вернусь к теме? — отрепетированным приемом, полученным на курсах ораторского искусства, сворачивает Эд разговор в нужное ему русло, и я делаю разрешающийся жест рукой. — Притча о птичке!

Теперь и я складываю губы точно как Дана, чтобы не рассмеяться, и на долю секунды мысль о том, что возможно все это время она сдерживает насмешку над мужем, неожиданно посещает меня.

— Нас угостят кофе? — нервно спрашивает Эд, и, согласно кивнув, я поднимаюсь и подхожу к кофе-машине, ставя на решётку две маленькие чашечки. — Только без сахара! — добавляет он, на что я молча показываю ему пакетик со стевией, заготовленный ещё для Паши

— Дане без стевии, пожалуйста, — просит Эдуард и снова меняет ногу, перекидывая одну через другую.

— Я вас слушаю, Эдуард, — надеюсь, кофе немного успокоит его нервозность. Я сама еде держусь в заданных рамках и совершенно непрофессионально начинаю мечтать о том, чтобы этот сеанс быстрее закончился. И только пары взглядов на то, как начинает слегка подрагивать вечно оттянутый носочек Даны, и как нервно ее пальцы крутят обручальное кольцо (конечно же, самого модного дизайна) хватает, чтобы вызывать волну жгучего сочувствия к ней. И я забываю о своей досаде и преступных мыслях о том, что все проблемы мира кажутся мелочью в сравнении с вопросами моей семьи.

Совершенно отчётливо понимаю, что бедная, зажатая в невидимых тисках Дана волнует меня так же сильно, как и судьба самых близких мне людей — и только поэтому слушаю историю ее мужа не в пол-уха, а со всей внимательностью.

— Так вот, Евгения Васильевна, — Эд пьёт кофе несколькими быстрыми глотками, не обращая внимания на то, что жена не притронулась к чашке, и начинает рассказ таким тоном, каким точно ведёт свои мотивационные тренинги.

— Жила-была птичка. Маленькая и лёгкая. Она беззаботно порхала с ветки на ветку и горя не знала. Пока не поселилась рядом с ней ворона! Большая и жир-рная, — на этом месте лицо Даны еле заметно дёргается, я ловлю это буквально краем глаза и раздосадовано прикусываю губу. — Она свила гнездо, громко каркала и умела находить в земле все, что угодно — от старых орехов до дождевых червей. Тоже — больших и жирных! — Эд произносит это слово со все большим отвращением, и вот уже я ловлю себя на том, что съеденный десерт мне как будто поперёк горла встал.

— Однажды птичка устала и не смогла охотиться, — надменно выгибая бровь, сообщает Эд, пока мы с его женой сидим перед ним едва ли не с виноватым видом, будто сами наелись больших и жирных червей. — Она сидела на веточке, была лёгкая и голодная, и заливисто пела. Потому что знала, что набитое брюхо — это ещё не счастье!

Интересно, мечтать врезать клиенту под дых, чтобы он скрючился и самодовольное выражение сошло с его напыщенной рожи — это очень непрофессионально?

— И тут ворона налетела на неё и говорит — хочешь, я дам тебе червяков? Никуда не надо лететь, ничего искать, все само к тебе придёт! Обрадовалась птичка, а ворона говорит — только ты за это отдай мне перышко! Всего лишь маленькое пёрышко из-под правого крыла, сущий пустяк. Задумалась птичка — ну что с ней случится без одного пёрышка? А здесь — готовый обед. И отдала вороне перо, а она им гнездо вымостила. На следующий день прилетала ворона и ещё через день. И все время приносила птичке жирных червей! В обмен всего лишь на маленькое пёрышко. Гнездо ее становилось все мягче, а у птички — под правым крылом перьев все меньше. Ничего, отрастут, думала она. В этом же нет ничего страшного, сущая мелочь! — мне кажется, или он передразнивает меня в попытке успокоить Дану и разрешить ей небольшие вольности на отдыхе. — А когда под одним крылом у неё не осталось перьев и пуха, она начала выдёргивать из-под второго! Ведь ворона по-прежнему летала к ней и носила червей, а они были такие жирные и вкусные!