Остров Сахалин - Эдуард Веркин

– Сирень, вы же понимаете… – Капитан бросил окурок в стену. – Вы же знаете, нарушение режима изоляции наказуемо… Это приравнено практически к государственным преступлениям.

Капитан потрогал висок, я заметила, что там у него ожог толстый и давнишний, странная привычка; хотя у моего отца есть привычки и пооригинальнее. Золото, золото тяжело шевелилось в моем желудке.

– Я не могу нарушить режим изоляции, – сказал капитан. – Не могу. Вы же знаете, лица со спорным геномом не могут покинуть остров, равно как…

– Равно как и лица, относящиеся к группам, ограниченным в правах.

– …китайцы, корейцы и прочие приравненные к ним, – закончил капитан.

– Но это не лица, – сказала я, – это экспонаты. Департамент Этнографии крайне заинтересован в их изучении.

– Они не пройдут карантин, – мягко ответил капитан. – Я в этом больше чем уверен. И вы это знаете.

Я промолчала. Конечно, я знала, не могла не знать. Я сидела и смотрела на него. А он на меня. Было тихо-тихо, я не слышала ни двигателей, ни моря, все-таки седьмое поколение. Тишина, компенсаторы инерции, полностью управляемые векторы тяги, полная автономность и много-много чего еще, техника завтрашнего дня все меньше походит на технику, все больше на живые существа. «Мак Артур» напоминал кита.

– Департамент Этнографии возлагает определенные надежды… – пробормотала я. – У меня есть предписание префекта, мне обязаны оказывать содействие…

Капитан помотал головой.

– К сожалению, – сказал он, – есть ситуации, когда ничего сделать нельзя. Я могу забрать только вас и вашего спутника. Остальным мы предоставим запас… пищи и воды на несколько недель. И надувной плот.

Я молчала.

– У нас получается странный разговор, Сирень, вам не кажется? – произнес капитан.

– Да, безусловно.

– Мы оба осознаем, что ситуация качнулась в непредсказуемую сторону. Осознаем, что в данной ситуации я не могу сделать то, о чем вы просите.

– Я не прошу, – сказала я.

Золото. Каждый год вулкан Кудрявый на Итурупе выбрасывает в воздух двадцать тонн золота. Если из них наделать золотых шариков, то этого хватит на миллион коктейлей «Мак Артур».

Я не прошу.

– Я ничего не могу, – сказал капитан. – Ничего.

– Расскажите о будущем, – попросила я.

Капитан ничуть не удивился просьбе, он отпил из стакана и стал рассказывать. Он не торопился, начал со времен предыдущей Реставрации, с рассказа о том, как его прапрадед обнаружил в себе талант вырезать деревянную обувь и скоро стал известным мастером. Капитан рассказывал про своих предков и про талант, который переходил от одного к другому, а я ждала, когда же начнется будущее. Разумеется, оно началось с дымом и порохом, которым в один из дней задышал западный ветер.

Он уложился примерно в пятнадцать минут.

– Как вам такое будущее?

Капитан улыбнулся и потрогал себя за нос.

– Думаю, вы сгущаете краски, – заметила я. – Игольное ушко будет не таким уж игольным. Впрочем, там поглядим.

– Вы правы, скоро увидим. Но лед тонок, тонок и слаб, и не все пройдут по нему, мне тоже так представляется. Лед тонок, это начинаешь понимать не сразу, конечно, но со временем.

Капитан достал из часового карманчика часы, турбийон, поздняя швейцарская школа, заслуженный аппарат, надежный и прочный, уже пережил своих прежних хозяев и переживет своего текущего хозяина.

– Через три часа мы принимаем под конвой сухогруз, идущий на Вакканай, – сказал он. – Я думаю, что мы сумеем с ними договориться.

Я поглядела на капитана. Наверное, в моем лице случилось что-то непристойно дикое, поскольку капитан неожиданно рассмеялся коротким мальчишечьим смехом.

– Хорошо, – сказал он. – Хорошо, мы довезем вас до сухогруза.

Я поднялась, золотые шарики шевельнулись в желудке.

– С вами было очень интересно, – сказал капитан. – Спасибо вам, Сирень, я буду вас помнить.

Откуда-то из сплетения света и тьмы показался офицер и проводил меня из каюты капитана, я с трудом удержалась, чтобы не сказать ему спасибо, это бы все испортило, капитан меня бы не понял.

Офицер долго вел меня через внутренности миноносца, которые длились и длились, я не видела ничего, кроме стен вокруг, никаких технических вещей, ни ламп, ни обозначений, мы шагали по коридору, он представлял собой трубу овального сечения, светившуюся равномерно. Труба была проложена не прямо, а с извивами, так что мне представлялось, что мы продвигаемся по аорте огромного морского животного, мы шагали и шагали, и казалось, что прошли несколько километров, как вдруг офицер остановился и свернул влево, в стену, я за ним.

Дети спали. Они лежали рядком на невысоком диване, спали: трое, найденных в лодке, и Ерш, найденный на берегу. Артем сидел напротив на таком же диване и тоже спал, вытянув ноги. А я знала, что он не спит, но не стала подавать виду, хотя, думаю, он догадался, что я поняла. Села рядом с ним и вытянула ноги.

Хорошо. И снова тихо в двадцатый раз я подумала, что здесь очень тихо, так тихо, что я стала подозревать, что «Мак Артур» перешел в режим субмарины. Мир исчез, рассыпался и стал не нужен, остался только здесь. Я положила голову ему на плечо, Ерш дернулся и ударил костяшками пальцев в стену.

Время тянулось, или летело, или ползло, не знаю. Здесь не было ни иллюминаторов, ни ламп, свет и тепло, и полная тишина, в которой гремела кровь, бьющая в голову. Я сидела рядом с ним, вытянув ноги, и думала. Ну, что мы умерли. Да, умерли, где-то между Ловецким перевалом и берегом и лежим там, в канаве. У подножия сопки. Под черными сожженными деревьями. В колючей зеленой траве, я не помнила ее названия. Я знала, что это не так, мы живы, мы на борту «Мак Артура», миноносца седьмого поколения, он сейчас идет на юг по проливу, но все равно. Это из-за тишины.

Тепло. Стены не металлические, а из какого-то упруго-твердого материала, а цвет непонятный, то ли зеленый, то ли синий, от такого хочется спать, но мы не спали. А Ерш спал, и трое этих спали, вокруг было темно и хорошо, и вдруг я остро это поняла. То есть не поняла, а почувствовала.

Будущее.

Я вдруг совершенно спокойно осознала, услышала его приближение. Профессор говорил про это, он даже пытался меня учить слышать, но я была глуха, бесчувственна и неспособна. Но здесь, в этой остановившейся тишине я неожиданно услышала, как кружится на невидимых нитях прекрасный и невесомый грядущий мир. Там, слева, к востоку мимо меня проплывал остров Сахалин, и мое прошлое оставалось с ним, кожа, моя кожа, сожженная солнцем и зацепившаяся за сопки Невельска, слезала и оставалась с этим островом и с этим временем, а я продолжала двигаться, и было легко, и новая кожа была гладка и чиста, моя голова лежала на плече Артема, и я знала, что он не спит.