Синий лабиринт - Линкольн Чайлд

– Если ты не покажешься, мы начнем стрелять, – произнес голос.

– Вы же знаете, что я нужна Барбо живой, – сказала она.

Лучи фонариков тут же принялись обшаривать дерево, с которого донесся ее голос. Трое бойцов продрались сквозь заросли и остановились под ее деревом.

Пора ей показать лицо. Она высунула голову и посмотрела на них, приняв бесстрастное выражение.

– Вон она!

Констанс тут же спряталась.

– Спускайся!

Констанс не ответила.

– Если нам придется лезть туда за тобой, мы будем очень злыми. Ты ведь не хочешь, чтобы мы были очень злыми.

– Идите к черту, – бросила она.

Мужчины посовещались тихими невнятными голосами.

– Ну хорошо, Златовласка, жди нас.

Один из них ухватился за нижнюю ветку и подтянулся, другой стал подсвечивать ему фонариком.

Констанс выглянула из-за нароста на ветке. Человек поднимался быстро, глядя вверх, злой и мрачный. Это был Татуированный.

Хорошо.

Констанс дождалась, когда расстояние между ними сократилось до десяти футов, расположила сосуд с кислотой над карабкающимся по дереву человеком и чуть-чуть наклонила его, направив струйку трифлатной кислоты в цель. Струя попала точно в левый глаз Татуированного. Констанс с интересом наблюдала, как суперкислота принялась разъедать его плоть, словно кипящая вода – сухой лед, отчего над ним поднялось большое шипящее облако пара. Человек издал кашляющий звук и исчез из виду в разрастающемся облаке. Мгновение спустя она услышала, как его тело, проломившись сквозь ветви, упало на землю, вызвав удивленные восклицания его товарищей.

Продолжая выглядывать из-за своей ветки, она наблюдала за тем, что происходит внизу. Упавший лежал на спине в гуще помятых растений, а его тело исполняло какой-то безумный горизонтальный танец, корчилось, билось в конвульсиях. Его руки непроизвольно хватали и рвали траву и листья. Потом его тело вдруг напряглось, выгнулось вверх, как натянутый лук, касаясь земли только затылком и пятками. В таком положении он протрясся несколько секунд. Констанс даже вообразила, что слышит, как хрустнул позвоночник, после чего тело рухнуло в смятую растительность, а его мозг начал вытекать через дымящуюся дыру в затылке, образуя маслянистую серую лужицу.

Она получила удовольствие от того, какой эффект это произвело на двух других. Глядя на этих людей, Констанс пришла к выводу, что это закаленные бойцы, видевшие немало убийств и смертей. Они, конечно, были глупы (как и многие мужчины), но это не мешало им быть хорошо подготовленными, опасными и отлично знать свое дело. Но ничего подобного они в жизни не видели. Это была не партизанская война, не специальная операция, не «шок и трепет»[83] – это было нечто лежащее за пределами их подготовки. Они стояли, как статуи, освещая фонариками своего мертвого товарища, ошарашенные, ничего не понимающие, а потому и не знающие, как им реагировать.

Констанс мигом переместилась на ветке так, чтобы находиться точно над одним из этих двоих – Бритоголовым, – и вылила на него все содержимое сосуда, потом бросила его вниз так, чтобы ни капля не попала на нее.

И опять результат оказался более чем удовлетворительным. Этот душ был не таким прицельным, как предыдущий, кислота растеклась по голове и плечам и по окружающим растениям. Но последствия наступили мгновенно. Голова Бритоголового словно расплавилась и провалилась внутрь себя, взорвавшись облаком вязкого газа. Издав животный крик ужаса, он упал на колени, прижав руки к черепу, хотя тот и растворялся на глазах, трясущиеся пальцы проникли сквозь разжижающуюся кость в мозговое вещество, и наконец он рухнул, демонстрируя те же характерные конвульсии, что и Татуированный. В этот момент растительность, на которую попала кислота, начала дымиться и сморщиваться, где-то появились огоньки пламени, но быстро затухли – никакой огонь не может держаться долго на влажной растительности.

Констанс знала, что трифлатная кислота, как и все суперкислоты, сталкиваясь с органическими веществами, вступает с ними в бурную экзотермическую реакцию. Третий человек начал осознавать, что и для него это не кончится добром. Он отпрянул от своего агонизирующего товарища, посмотрел наверх, в панике выстрелил. Но Констанс уже спряталась за веткой, и человек стрелял наугад. Она воспользовалась возможностью и забралась повыше – к верхним ветвям дерева, которые здесь сплетались с соседними кронами, образуя непроницаемый полог. Медленно и целенаправленно, прижимая к себе сумку, она перебиралась с одной ветки на другую, а обезумевший человек внизу палил наугад на звук ее движений. Ей удалось перебраться на соседнее дерево, она спустилась на несколько футов и спряталась за изгибом толстой ветки, поросшей листьями.

Послышался щелчок рации. Выстрелы прекратились, луч фонарика принялся обшаривать дерево. В этот момент в Тропический павильон вбежали еще два человека.

– Что происходит? – закричал один из них, показывая на дымящиеся тела. – Что случилось, черт подери?

– Эта сумасшедшая сука облила их чем-то. Наверно, кислотой. Она где-то там, наверху.

Новые лучи фонариков принялись обшаривать полог.

– Какой хрен тут стрелял? Босс говорит, что она нужна живой.

Слушая этот разговор, Констанс достала пластиковый пакет и перепроверила свои запасы. У нее еще оставалось три сосуда, полные, надежно закупоренные. Кроме того, у нее были и другие запасы. Она оценила ситуацию. По ее представлениям, в саду находились еще шесть или семь бойцов, включая самого Барбо.

Барбо. Она вспомнила про Диогена Пендергаста. Блестящего. Ужасного. С теми садистскими наклонностями, которые бывают только у психопатов. Но Барбо был более жестокий, воинственный, менее утонченный. Ее ненависть к Барбо раскалилась до такой степени, что она чувствовала, как разогревается ее энергетика.

Джон Барбо ждал в затененном пространстве Пальмового дома. Два остававшихся с ним бойца положили Пендергаста на пол. Скованный наручниками агент оставался без сознания, хотя его и хлестали по щекам и даже давали разряд стрекалом. Барбо наклонился к нему, приложил два пальца к его шее в поисках сонной артерии. Ничего. Он нажал чуть посильнее. Пульс прощупывался, но очень слабый.

Этот человек был на пороге смерти.

Барбо испытал слабое беспокойство. Наступил миг его торжества, миг, которого он так долго ждал, представлял его себе, наслаждался им, – миг, когда Пендергаст узнает правду. Миг, который обещал ему Альбан Пендергаст. Но все получилось не так, как он себе представлял. Пендергаст был слишком слаб, чтобы в полной мере насладиться победой над ним. И потом, к неизмеримому удивлению Барбо, этот человек извинился перед ним. Он, по существу, взял на себя ответственность за грехи отцов. Это потрясение почти лишило Барбо радости, которую могли бы принести его достижения, не дало ему возможности позлорадствовать. По крайней мере, именно так он и объяснял себе истоки своего беспокойства.