Вояж Проходимца - Илья Бердников

— Нужно говорить «невылупившейся», — рассеянно поправил я ее.

Девушка нахмурила брови, но тут же улыбнулась.

— Все равно, ощущения кошмарные. Удивительно, но что-то словно высосало все энергоблоки скафандра подчистую, не помогла никакая защита. Все, что могло, перегорело, хоть скафандр сопротивлялся. К тому же похоже, что, выходя из строя, части костюма спаялись повсеместно. Ни рукой, ни пальцем пошевелить. Вот-вот мариноваться начну в этой гари.

Я вздохнул в эгоистическо-усталой тональности и потянулся за лежащим рядом «Кото-хи». Впрочем, мои пальцы еще не успели ухватиться за рукоять «кинжала», как девушка встрепенулась и завертела головой, очевидно к чему-то прислушиваясь:

— Кричит вроде кто-то…

— Ничего не слышу, — я напряг слух, но прибой сводил все усилия на нет. — Может, чайки?

— Нет, не птицы… — Ками задергала головой, а затем перекосила рот вбок, широко распахнув глаза.

— Что, судорога?

— Какая судорога? Я тебе показываю, с какой стороны крик доносится! Вон с той части пляжа…

И Ками снова перекосила лицо, собрав губы в указующий же мок.

Я поднялся, сжимая «кинжал» в руке. Порыв ветра действительно донес до меня какой-то крик. Вроде женский…

— Баба какая-то кричит, — грубо проворчал я. — И чего ей не молчится?

— Пойди, проверь.

— Не хочу тебя оставлять в таком состоянии, — искренне ответил я. — Ты же как младенец спеленатый.

Ками надула щеки, в самом деле став похожей на пупса, потом, не выдержав, выпустила воздух, рассмеялась:

— Иди-иди. Я, в отличие от младенца, могу членораздельно ругаться, так что не пропаду.

— Может, пистолет оставить? — Я вдруг вспомнил, что вооружен.

— И чем я буду на спуск жать, зубами?

Бредя по пляжу на подгибающихся ногах, я с вялым недоумением размышлял над переменами, которые произошли в девушке. Странно, но в ней действительно жизни прибавилось, какой-то внутренней свободы. Если раньше это была замкнутая в себе система для убийства и членовредительства, то сейчас Ками мало чем отличалась от, например, моей сестры Люськи. Нет, конечно, внешне они были абсолютными противоположностями: голубоглазая, светловолосая сестренка, с женственными, мягкими чертами, и — кареглазая, со смелым разлетом бровей на смуглом лице, Ками. Но вот искренний смех, умение радоваться жизни не задумываясь о трудностях завтрашнего дня, живость и непосредственность молодого, здорового организма делали их похожими. Хотя молодые и полные жизни девушки все немного сходны по своему мировоззрению. Разве что цели они ставят перед собой разные…

Я споткнулся о выброшенную морем корягу, еле удержался на ногах и снова побрел в сторону крика, хлюпая мокрыми кроссовками. По пути мне попался небольшой ручеек, сочащийся из какой-то трещины в скале. Значит, проблемы с пресной водой не должно было возникнуть, даже если нам придется провести под этими скалами какое-то время. А вот что делать с холодом?

Было действительно холодно: ветер не мог продуть куртку, но вовсю отрывался на облепленных мокрыми штанами ногах. Меня била крупная, накатывающая волнами дрожь, и в голову то и дело лезли мысли об электрокамине, кружке горячего чая с ликером и пушистом пледе. Единственно, что меня грело, так это воспоминание о глазах Ками. Ни одна девушка не смотрела на меня таким теплым, заботливым взглядом, полным каким-то искренним внутренним светом. Ни одна. Даже…

В самом начале своих скитаний по Дороге я был влюблен. Полностью, без сомнений и колебаний, пронеся чувство через лед, пламя и кровь, часто выживая одной мыслью о той, что ждала меня.

Сейчас я вспоминал о красавице из мира Геи без внутренней боли, просто с легкой грустью. Удивительно, что я так долго был влюблен в нее, стремился увидеть, планировал долгую счастливую жизнь вместе. Она не дождалась своего Проходимца, вышла замуж за другого. Вот такая вот старая как мир история. И мне, как и многим до меня, было больно и очень горько.

Эта девушка умерла для меня, будучи вычеркнутой из моей жизни, словно неудавшиеся строки из рассказа. С нею умерли мои планы, цели, желания, оставив в душе большую и болезненную дыру. Но я выжил, поболев какое-то время. И даже стал старше и мудрее внутри. Пустота заполнилась новым смыслом. Горечь потери смылась прощением. Христос учил людей прощать, и в этом есть глубочайшая мудрость: когда мы прощаем, то не просто освобождаем нашего обидчика, но, в первую очередь, освобождаемся сами. К тому же, положа руку на сердце, я должен был признать: сейчас все было проще из-за того, что миндалевидные, умные и такие милые глаза Ками были рядом. Вот такой я, оказывается, эгоист.

Эгоист, кряхтя и сопя, перебрался через утонувший наполовину в песке ствол дерева — топляка, принесенного приливом, и остановился, вглядываясь в прибрежную линию. Чем-то она неуловимо напоминала берег Англии: высокий известковый обрыв с зелеными волнами покрытых травой холмов наверху и узкой полосой пляжа внизу. Ветер, волны, птицы, моросящие дождем низкие облака, которые, казалось, катятся по верхней кромке обрыва… Ни следа человека. И криков также не было слышно.

Я приложил ладонь козырьком к глазам, всматриваясь в море. Может, с лодки кричали? Какая-нибудь местная рыбачка Соня?

— Ну и куда вы пялитесь, Алексей Павлович? — ворчливо проговорил кто-то у меня за спиной.

Я резко повернулся и узрел Санька, сидевшего под самым стволом дерева. Штурман явно замерз: на бледном лице ярко выделялись фиолетовые губы и желтоватые белки глаз.

— Фу-ух, — выдохнул я. — Ты тоже здесь. Живой, целый? А чего под деревом лежишь?

— Да холодно зверски, — простучал зубами Лапшич. — От ветра укрылся. Знаешь, кажется, мне сейчас холоднее, чем там, в горах.

— Это от того, что ты промок, — заметил я. — Чего костер не развел?

— Ни спичек, ни зажигалки, — проклацал зубами Санёк. — А Ками здесь?

— Здесь-здесь… Ты б пробежался, что ли…

— Лех… — Санёк прокашлялся, покрутил головой, словно собираясь с мыслями. — Слушай, это же Дорога, верно? Ну то что мы не разбились, а оказались здесь, в воде? Это ты нас закинул?

— Это Дорога, Сань. Вот только никуда я нас не закидывал. У меня во время падения мозг напрочь отключился. Похоже, что Дорога все решила сама.

— Не, — не поверил Санёк. — Дорога сама не решает и ничего не делает. Она ж — немыслящая структура! Иначе за несколько тысяч лет кто-нибудь да вышел с ней на контакт…

— Значит, это воля Божья.

— Ну что ты из крайности в крайность! — поморщился Санёк. — Тебя в твоих скитаниях по голове часто били? А то все тебя чего-то в духовные сферы заносит.

Я пожал плечами, взобрался на самую высокую ветвь топляка, замер, вглядываясь в пляж.

— Слушай, ты не видел здесь женщину? На берегу или в лодке… Мы с Ками слышали, что баба какая-то кричала, а где она — ума не приложу. Может, все-таки чайка?