Инженю, или В тихом омуте - Ольга Ланская

И когда он подался далеко назад и ей показалось, что он решил выйти, она инстинктивно двинулась за ним, и в этот момент он качнулся вперед, врываясь глубоко, исторгая из нее громкий трезвый крик. Который словно подхлестнул его, потому что он заторопился, кончив быстро, но не выходя, причиняя сладкую боль даже в обмякшем состоянии. И наконец выскользнул, равнодушно уронив ее на бок, как какую-то вещь. Снова вставая и тут же возвращаясь.

— Ну, проснулась, алкоголичка? Опохмелиться не хочешь? На, держи!

Она медленно открыла глаза, видя его, сидящего на постели на коленях, протягивающего ей высокий стакан. И поблагодарила кивком, приподнимаясь на локте, жадно, по-животному глотая пузырящуюся воду, умудряясь облиться.

— Ну, получше? — Она еще не отошла от того, что было, и потому не могла понять, в каком он настроении. — Еще? Ладно, выручу.

Кажется, он был весел. Хотя стоило ли удивляться? После того что он сделал с ней, ему ни к чему было грустить — он получил напоследок то, что хотел. Хотя мог бы обойтись без этого, потому что, наверное, ни к чему было привозить домой ту, судьба которой была уже решена. Но значит, сильно хотел — и это было лестно. Даже сейчас. Даже в этой ситуации.

— Держи — только пей не торопясь! — Яркий свет прикрепленных над кроватью светильников бил в глаза, и она щурилась, не видя толком его лица. — Слушай, ты на самом деле алкоголичка — или так напиваешься, только когда людей стреляешь? Надо ж так нализаться — как бревно внесли!

— По-моему, вы нашли этому бревну неплохое применение! — Фраза, вырвавшаяся сама собой, была произнесена с иронией. Но она подумала тут же, что уже не имеет значения, что и как она говорит.

— А ты как думала — лежит такое тело на постели, а я буду ходить облизываться? — Он улыбнулся. — Я вообще рассчитывал, что ты проснешься, как до дела дойдет, — да куда там! Второй раз кончаю, а ты только глаза открыла. Хотя мне и так понравилось…

Он шутил — это было очевидно. После всего, что он знал о ней теперь, он все же шутил. Возможно, давая ей шанс объяснить, оправдаться, вымолить прощение. И она села с трудом, откидываясь назад, на вытянутые руки, — зная, что так будет смотреться эффектнее, с раздвинутыми ножками, с высоко поднятой грудью. Чтобы он запомнил ее такой. Синеглазой блондинкой с короткими платиновыми волосами, эффектным лицом и роскошным телом.

Грустная пафосность мысли огорчила, и она качнула резко головой, прогоняя ее, — и со стоном приложила руку к виску, куда ударила поселившаяся в черепе боль.

— Игорь, мне надо вам кое-что сказать — это важно, — произнесла тихо. — Если бы вы мне дали немного коньяка и сигареты, я бы… Мне так много надо вам объяснить…

— Так лучше честно скажи — хочу опохмелиться. — Он усмехнулся. — Я и так пойму — сам когда-то любил это дело, давно уже, правда. А то придумываешь разговоры всякие. Ладно, пятьдесят граммов — больше тебе опасно. Выключишься опять или крушить все начнешь. От тебя, оказывается, все прятать надо — я даже мечи да копья на всякий случай подальше убрал, не ровен час дотянешься…

Он ходил по комнате, произнося шутливый монолог, пряча от нее лицо. Но когда наконец вернулся, оно было тем же, что и пару минут назад. И ни злобы, ни упрека, ни сожаления в нем не было.

— Я должна вам что-то сказать… — Сделанный для смелости глоток коньяка обжег горло, и она поморщилась, под негромкий смешок отдавая ему фужер, прикуривая и только сейчас замечая, как сильно трясутся руки. — Это важно, очень. Я хотела объяснить… Я не знаю, как вам все рассказали…

— Да чего объяснять? — На лице его было легкое недоумение. — Я вроде знаю все — доложили…

— Нет-нет, послушайте, пожалуйста. — Она понимала, что своей настойчивостью развеивает сомнения в своей виновности, если они у него вообще были, — и даже не знала, зачем сейчас говорит это и что может сказать такого, что способно что-то изменить. — Он пришел как журналист, расспрашивал — а потом стал говорить, что я должна вас узнать, пойти к тем бандитам и сказать, что это вы. Он предлагал мне деньги, а я отказывалась, понимаете? И тогда он начал угрожать, что если так, то он обойдется без меня и сам скажет им, что я вас узнала, просто испугалась, и еще и вам передаст про меня…

Странно — но ей было нечего особо сказать. Ей показалось в какой-то момент, что она будет говорить долго и много — поэтому и коньяк попросила, и сигареты, — а тут получилось, что она произнесла всего-то два предложения и больше ничего в голову не приходило. И это было обидно и глупо — другого шанса ей не должно было представиться.

— Да знаю я это. — Он снова ухмыльнулся. — Ну и что, это повод стрелять, что ли? А услышал бы кто, ментов бы вызвал — и себя, и ребят бы спалила. Тебя в дом-то приглашать опасно — такие вещи творишь. Андрюха чуть не рехнулся — из его ствола, чистого, с разрешением, кого-то завалила. А мужик бедняга — пришел к тебе, кольцо принес в подарок, денег кучу отдал. А ты ему что? Пулю в живот — да еще когда он на унитазе сидел. Сейчас от поноса знаешь сколько лекарств рекламируют — а ты его свинцом лечишь. Да пацаны его бы сами взяли — вычислили же его…

Он улыбнулся зло и криво.

— Прикинь — Пашка, он в «камаро» сидел у дома твоего, молодой такой, здоровый, — он на таможню ездил, где покойник работал, перед тем как его грохнули. Ну так просто поехал, узнать, проверить — может, ты ошиблась, может, его и в Москве-то не было, а мы… а эти придурки его кончат. У него там знакомый, у Пашки, — ну и он как бы по своим делам, насчет тачки. А потом у дома твоего сидит и вдруг пацанам говорит — этот, что с цветком прошел, знаю я его, сто процентов знаю, на таможне видел, он там с важной рожей ходил, прям начальник. Ну Андрюха его ко мне — а сами ждали, когда он выйдет. Думали к тебе подняться — да боялись, мало ли что. Знаешь, кто он?

Она чуть не кивнула согласно — вовремя спохватившись, ожесточенно замотав головой, заставляя живущую в ней боль перекатываться слева-направо, гулко врезаясь в стенки острыми углами.

— Ребята его порасспрашивали слегка да в карманах покопались — так он, оказывается, у покойника помощник был, зам по каким-то там вопросам. Да ладно, не в том суть. А вот про тебя он нарассказывал… Пацаны ему говорят — плохие твои дела, братан. А он им — все расскажу, только в больницу отвезите. И про тебя начал. Так и говорил, пока сознание не потерял, чуть ли не час целый.

— А он… — В принципе это не имело для нее значения, но почему-то казалось важным. — Он жив, да? Его отвезли?

— Ну, сейчас, наверное, уже отвезли. — Он отвернулся в сторону окна. — Полвторого на часах — значит, точно уже отвезли. Помер же он — а кто б его куда посреди бела дня повез? Помогли, чтоб не мучился, да оставили у тебя — до темноты. Ты дела творишь, а мы расхлебывай…

— Но… я же… он же хотел…

— Да знаю. — Он отмахнулся с таким видом, словно тысячу раз это слышал, но тут же ухмыльнулся. — Так что он про тебя рассказывал всего — прям детектив. Что знакомы вы давно и ты ему во всяких делах помогала, по мелочи, — это ладно. То, что меня сдать хотела Никитиным придуркам, — это тоже ладно. А вот то, что ты Никите полкило пластита в машину положила и на кнопку нажала, — вот это да. Я прям тебя еще больше зауважал. Вот, думаю, молодец — и в постели супер, и такие вещи творит. Я, правда, не очень понял, как там вышло все, — нечетко он объяснял, нервничал очень, да и больно, наверное, когда пуля в животе. Ну так ты расскажешь ведь, опытом поделишься?