Святые Спасения - Питер Гамильтон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Каллум вынул из пищевого принтера миску с ризотто из лосося и спаржи и сунул ее на девяносто секунд в микроволновку. Пока еда разогревалась, он ждал, когда принтер закончит печатать чесночный хлеб. Микроволновка дзинькнула, он открыл дверку и вдохнул аромат. От поблескивающего риса тянулись зыбкие струйки пара. Пахло чудесно…
Черт побери!
— Эй, эти сенсорные клетки на листьях, ну, на трубках снаружи — они что, и запахи ловят? — с тревогой поинтересовался он.
Джессика и Юрий сгорбились на своих каменных выступах, вслушиваясь в мысли единого сознания. Кандара и Алик сидели вместе — он с пивом, она с белым вином. Все посмотрели на Каллума.
— Ну? — Он ткнул пальцем в сторону дымящейся миски. — Как у единого сознания с обонянием?
Джессика взглянула на ризотто и нахмурилась.
— Некоторые почки на стволах чувствительны к составу атмосферы. Я бы не назвала это обонянием. Способность используется для выявления дисбаланса в газовой смеси — если накапливается слишком много углекислого газа и тому подобное.
Каллум с подозрением уставился на свое ризотто.
— Да, но выделяющиеся молекулы имеют земную сигнатуру. У единого сознания должны быть записи…
Теперь все смотрели на Джессику.
— Возможно, — признала она. — Хотя я не уверена насчет уровня чувствительности.
— Если мы будем готовить тут пару лет, запахи точно будут накапливаться, это как пить дать, — сказал Каллум. — И выплывут в наружный коридор. С едой всегда так. Отлично помню, как я гулял по Эдинбургу субботними вечерами.
— О чем ты, чувак? — спросил Алик и качнул кружкой с пивом. — Я что, должен отказаться от этого?
Каллум пожал плечами:
— Вода нейтральна.
— Да пошел ты!
— Холодная пища не такая вонючая, — задумчиво сказала Кандара.
— Вонючая? — опешил Алик.
— Ну, в смысле испарения. Горячая еда пахнет сильнее.
— Ты хочешь сказать, что нам предстоит десять лет жевать холодные бутерброды?
— Возможно, Каллум прав, — заметила Джессика.
— Гос–сподь всемогущий. Ни–за–что.
Пищевой принтер мигнул индикатором готовности, и из лотка выскользнул чесночный хлебец. Каллум виновато уставился на него.
— Чеснок воняет будь здоров, — сказал Юрий. — Тем паче если его разогреть.
Каллуму очень хотелось злобно зыркнуть на Юрия, который явно напрашивался. Но тогда бы Юрий победил.
— Нет, серьезно, холодная еда? — не унимался Алик. — А как насчет — ох, дерьмо! — кофе? Нет! Нет, чуваки, нет и нет.
Кандара глубокомысленно кивнула.
— Я думаю, Каллум прав. Мы не должны рисковать.
— Я не собираюсь всю оставшуюся жизнь пить… — Алик захлебнулся воздухом и закончил совсем тихо: — …воду.
— Водка почти не пахнет, — забавляясь, заявил Юрий. — А если ее подавать со льдом, старым русским способом, то выделяется еще меньше случайных молекул.
Алик охнул от отвращения и всплеснул руками.
Каллум наградил чесночный хлебец последним досадливым взглядом и бросил его в утилизатор. Водоворот смыва подхватил лакомство и унес в атомизатор в нижней части биогенного составителя. Ну а ризотто он все–таки съест.
— Ген 8 Тьюринг наверняка сумеет предложить нам достойное меню с низким уровнем выброса, — сказала Кандара.
— Подождите, — вскинула руку Джессика. — Прибыл еще один корабль: «Освобождение от невежества».
Ошеломленный Каллум застыл в идиотской позе — с полной вилкой перед открытым ртом.
— К газовому гиганту?
— Нет. В анклав. Только что прошел через врата. Я чувствую, как его мысли объединяются с полным сознанием. О черт!
— Что? — вскинулся Юрий.
— Они послали… они называют это флотом Улаживания. К Земле. «Освобождение от невежества» вернулся первым. С полным грузом.
— С полным?
Каллум знал, что она имеет в виду, но…
— Коконов.
— О господи, нет. Это же невозможно. Мы провели здесь всего… Ох. Верно. Замедленное время. Снаружи, должно быть, прошли годы.
— Пара десятков лет, по меньшей мере, — сказала Кандара. — Больше, если учесть время полета по червоточине к Сол и обратно. Лет тридцать, пожалуй.
— Мы не пробыли в анклаве и двух дней, — запротестовал Алик.
Она насмешливо улыбнулась ему:
— Очень медленное время.
— Что произошло? — спросил Юрий.
— Земля пала, — ответила Джессика. — Они послали тысячи кораблей Решения. Те взломали городские щиты. Окуклили всех оставшихся на планете. Миллиарды наших. Миллиарды!
— А как насчет заселенных миров? — спросил Алик.
— «Освобождение от невежества» чувствует печаль, некую незавершенность, — сообщила Джессика. — Наши терраформированные миры были практически пусты, когда прибыли оликсы. Хабитаты исхода воспользовались порталами, и оликсы не смогли обнаружить, куда все ушли.
— Слава богу, — вздохнул Каллум. — Они это сделали. Разбрелись по галактике. Надежда еще есть.
Он смахнул с глаз влагу, непонятно как там оказавшуюся.
«Дети в безопасности. Черт, сейчас они уже старые; у внуков, наверное, есть уже свои дети. При таких темпах у нас не пройдет и недели, а они станут старше меня. И никогда не узнают, что я жив, что мы все сделали».
— Все прошло лучше, чем я ожидал, — сказал Юрий. — Они выбрались — Эмилья и Зангари, даже, по–видимому, Соко. Они знают, что делать. Теперь у нас простая задача.
— Простая? — взметнулся Алик.
— Сидеть и ждать, — пояснил Каллум. — И думать, как позвать человеческую армаду. Когда она придет.
В ту ночь Каллум спал беспокойно. В своем коротком ярком сне он шел по вечернему Эдинбургу — в старые добрые времена. Он и его приятели направлялись к кому–то на квартиру, потому что пабы уже закрылись. Чистые мощеные улицы были скользкими от холодного дождя, льющегося с Шотландского нагорья. В лужах дрожали зыбкие полосы — отражения света фонарей и голограммных реклам. Затем огни погасли один за другим, оставив его одного, бредущего по каньону, стенами которого служили каменные здания с какими–то перекошенными боками. В меркнущем городе еще сохранилось немного света: витрины шашлычных, закусочных, бургерных, пиццерий и лапшичных. Заведения были набиты битком; грили и печи полыхали оранжевым цветом раскаленной лавы, бросая загадочные отсветы на нарисованные лица — лица, теряющие черты, медленно тающие, превращающиеся в овалы плоти. И жирный дым, поднимавшийся от обугливающейся еды, втягивали вытяжные вентиляторы. Потоки едкого смога захлестнули улицу, накрыли ее всепроникающей вонью.