Страсти по Митрофану - Наталия Терентьева

Мальчик отошел в сторону, сел на ступеньки заколоченной веранды. Удивительно, что за много лет, когда лагерь явно был брошен, никто здесь не жил, не пытался проникнуть. Стекла были все на месте. Нигде не было следов ни пикников, ни вообще людей, посещавших это место. Митя достал сигарету, не глядя на Элю, закурил. Вот то, чего ему сейчас не хватало. Отец бы сделал именно так.

Сбоку от тропинки на столбе висели старые круглые часы, остановившиеся когда-то на 11.42. Без восемнадцати двенадцать. Интересно, ночи или дня? Был день, ясный, летний, или, наоборот, морозный, январский, или пасмурный, осенний, когда стрелка, и так двигавшаяся еле-еле, последний раз щелкнула и замерла, не дотянув даже до без четверти? Или же была ночь, часы могли остановиться в полночь, это было бы символично, есть же такая книжка, детектив, кажется… Это красиво – остановиться в полночь, на грани нового дня, но они не дотянули, не смогли. Почему-то Мите казалось, что они остановились все-таки утром. Была жизнь, пели птицы, скорей всего – ранняя весна. Почему – он и сам не знал. Но он четко видел сейчас, как шли стрелки, шли и замерли, покачнувшись. Все. Точка.

– Митя! – Эля ахнула, увидев его с сигаретой. – А я думаю, откуда запах идет. Ты что, куришь?

– Да! – Мальчик небрежно стряхнул пепел, как отец всегда делает. Мать, правда, гонит Митю, не разрешает ему толочься рядом с отцом, когда он курит на лестничной клетке, но Митя все равно любит стоять рядом, вдыхать ароматный дым. Чуть-чуть начинает дрожать в голове, но хорошо, приятно, мысли как бы затухают, уже так не прыгают, все воспринимаешь как сквозь незримую, но плотную пелену. А уж когда сам куришь – тем более.

Митя курил с удовольствием, глубоко затягиваясь. Всего ведь третий раз курит, а как будто курил всю жизнь!

– Садись рядом! – бросил он Эле.

Эля, покачав головой, отошла от него, побрела дальше по тропинке. Симпатичные одноэтажные корпуса, с резными наличниками, балясинами в русском стиле, хвостатыми петушками, растительными орнаментами, все такое старое, милое. Когда-то здесь кипела жизнь, теперь – гнезда птиц под крышей, земляника, желтые шары жарков на длинных гибких стеблях, ромашки… Эля увидела крупного ежа, быстро перебегавшего дорожку, остановившегося посередине, за ним шли ежата, шесть или семь маленьких ежиков, у одного на иголках зацепился листик. Эля сфотографировала их.

За большим кустом с белыми соцветиями была небольшая площадка. Эля прошла на нее, на ходу сорвав веточку с цветками.

На площадке посередине стоял мишка, в шляпе, чем-то напоминающей любимую Митину шляпку, но еще и с кокетливым цветочком на ободке. В руках у мишки была то ли удочка, то ли сачок, теперь уже не разобрать, верх был отломан. Плотненький, фигуристый мишка стоял, расставив ноги, упираясь в постамент, горделиво, по-барски, но при этом у него такая растерянная, жалкая ухмылка на мордочке…

У Эли в голове пронеслась совершенно неожиданная картинка. Она некстати вспомнила, как впервые увидела Митиных родителей в музыкальной школе в мае, когда Митя играл на классном концерте и пригласил ее послушать. Зрителей было мало, только родственники детей-виолончелистов, человек двадцать. Эля у дверей актового зала заметила пару – женщину, очень похожую на Митю, и высокого грузного мужчину, стоявшего так же, как стоит в школе на перемене Митя, когда крайне неуверен в чем-то, но хочет, чтобы никто об этом не догадался. Понятно, решила тогда Эля, Митя на самом деле – копия мамы, а старается держаться, как отец,– стоять прямо, чуть откинувшись назад, идти, выбрасывая ноги, как будто они полные, тяжелые, да не то что идя, а шествуя, внушительно переставляя ноги по одной. Нога, нога, еще нога, гордый поворот головы вместе с корпусом. Иногда Митя забывает о том, как надо ходить, чтобы производить впечатление, и тогда идет, как обычный подросток – легко, его ловкая подтянутая фигура видна издалека, а иногда ходит, как отец, тяжело, грузно, и очень глупо выглядит при этом, глупо, странно, никто же не знает, что он просто копирует любимого отца…

Эля прошла мимо мишки, задумавшись. Остановилась от какой-то неясной догадки и вернулась. На скульптуре внизу была полустертая надпись. Она присела на корточки. «Ф. Бубенцов. На отдыхе». Нет, этого не может быть. Что за ерунда? Эля встала, оглянулась. Сквозь кусты было видно, что Митя все так же сидит с сигаретой на ступеньках крыльца. Девушка сфотографировала скульптуру. Быстро прошла дальше по дорожке.

Лагерь на самом деле был очень небольшой. Она вышла на площадку, побольше первой, где когда-то проводились линейки, там скульптур никаких не было, стояла просевшая трибуна, очень небольшая, и опора для флага. Эля обошла кругом лагерь по внешней дороге, вдоль четырех корпусов, трех жилых и одного, в котором были столовая и клуб – об этом так трогательно было написано, вывески сохранились – «Столовая» и «Клуб». И единственная скульптура на весь лагерь. Больше скульптур нет. И на этой единственной скульптуре написана так хорошо знакомая ей фамилия…

Эля быстро пошла обратно. Митя, не докурив сигарету, как раз затушивал ее. Вопросительно взглянул на девочку. Она хотела сказать, что нашла скульптуру, и осеклась. Что с ним будет, если он увидит этого мишку? Мишка, конечно, симпатичный, но…

– Сядь со мной рядом… – Митя постучал рядом с собой по ступеньке. – Где ты бегаешь?

Эля даже не стала сейчас говорить, что ненавидит, не переносит запах табака. Сейчас главное, чтобы Митя не пошел туда, за белый цветущий куст. С каждой секундой ей становилось яснее – нельзя, категорически нельзя, чтобы он видел эту скульптуру. Девочка обняла его. Запах табака, такой чужой, душный, мешал ей, но она поцеловала Митю. Мальчик не ответил ей на поцелуй. Целует и целует. Он не холоп ей, чтобы по первому зову бежать. Сейчас он не настроен. У него здесь дело, ему не до лирики. Он похлопал Элю по руке. Целует его – приятно, конечно. Но…

Митя встал, потянулся, как отец, покряхтел… Почувствовал, какой он крупный, тяжелый, взрослый…

– Пошли, – бросил он Эле.

И направился в ту сторону, где стоял этот жалкий мишка в шляпке с обломанной удочкой или сачком.

– Мить! – окликнула его Эля. – Я там уже смотрела, там ничего нет.

– Я еще раз схожу, сам везде посмотрю.

– Давай по внешнему кругу пройдем, обычно там скульптуры ставили… – Эля настойчиво потянула его за руку. – Знаешь, девушка с веслом… И другие… Мне кажется, во-он там что-то…

– Да? – удивился Митя. – Я не вижу. Но я хотел вообще-то сам все обойти…

– Вот и обойдешь. Сначала по внешнему кругу, потом по внутреннему… Тут всего-то две круговые дорожки и несколько радиальных тропинок между ними, и все. Ты часы видел?

– Да. Как ты думаешь, они днем или ночью остановились?

– Мне кажется, ночью.

– А мне кажется, что днем. В самом разгаре дня, не дошли до полудня немного… Ты сняла их?

– Сам сними, на новый телефон, который я тебе привезла.

– Нет, я не возьму телефон, даже не доставай его. Сделай снимок, мне пришли, я поставлю себе заставку на компьютер.