Наследство из Нового Орлеана - Александра Риплей

Мэри была благодарна ей. По ней, так она бы и глазом не моргнула, если бы магазин вместе со Шведской Канарейкой и орнитологами провалился сквозь землю. Мгновения в обществе Вэла стали для нее важнее всего на свете.

И все же каждый вечер она засиживалась допоздна, работая над костюмами для своих заказчиков. Расставаясь с Вэлом, она превращалась в прежнюю Мэри, с обостренным чувством ответственности. Сославшись на срочные заказы, она отказалась от кофе у Микаэлы. Отчасти это было правдой. Сезон почти закончился. Однако отказ от встреч с баронессой был вызван главным образом тем, что Мэри не хотелось обнаружить свои чувства перед женщиной, которая относилась к любви так цинично.

Боялась она и того, что баронесса может задать ей вопросы, на которые и сама Мэри не знала ответа. Например, почему Вэл ни разу не заговаривал с ней о любви? Почему поцеловал ее лишь один раз? Почему с такой легкостью и весельем рассказывает ей о балах и приемах, на которых бывает каждый вечер, ни разу не пригласив ее пойти вместе с ним?

Если бы Мэри только знала, какое воздействие оказывают эти ежедневные светские увеселения на чувства Вэла к ней! Он усердно играл роль светского повесы, делая вид, что в жизни нет ничего важнее танцев, флирта, карточных игр, пьянок и скачек.

На балах и маскарадах он всегда изображал версальского придворного – волосы завиты и напудрены, на лице нарисованы мушки, а на туфлях с высокими каблуками – пряжки, украшенные драгоценными камнями. Его парчовые камзолы и панталоны были предметом зависти как мужчин, так и женщин, поскольку все эти вещи Вальмон получал из Парижа. А окантованные широким кружевом манжеты его шелковых рубашек могли составить честь и музею. Но верхом шика были розочки из лент, украшавшие его колени, и ножны из литого золота.

В этом фатовском наряде он чувствовал себя полным идиотом.

Он надеялся, что таковым его и считают. Путешествие в Чарлстон оказалось на редкость удачным. Беглые рабы добрались до Канады без приключений, и старушка «Бенисон» не подвела. Теперь Вэл готовился к следующему рейду, более рискованному. На сей раз он решил не брать лошадей. Все пространство под палубой корабля будет заполнено людьми. Тогда он сможет вывезти сотни две рабов, а то и больше.

Предлогом для путешествия будет романтическое приключение, а также корыстные соображения. Обе причины покажутся весьма убедительными любому креолу. Согласно легенде, он познакомился в Чарлстоне с богатой наследницей, дочерью того самого человека, у которого купил призовую лошадь. Она собиралась провести лето с семьей в небольшой колонии аристократов-южан в Ньюпорте, штат Род-Айленд, известной как Северный Чарлстон.

И если бы кому-нибудь взбрело в голову заняться расследованием, то он обнаружил бы, что легенда вполне правдива. Вальмон действительно оказывал знаки внимания дочери человека, у которого он купил призера скачек. И она в самом деле была богатой наследницей. Кстати, она оказалась чрезвычайно умной и образованной девушкой и к ухаживаниям ветреного повесы, которого Вэл изображал, отнеслась отрицательно. Так что он мог продолжать лицедейство, не опасаясь за последствия. Он знал, что в Ньюпорте его ухаживания будут отвергнуты.

Кроме того, Род-Айленд – место достаточно отдаленное, и никто не узнает, что до прибытия туда его пароход зайдет в Канаду.

Только бы все прошло благополучно. Только бы все поверили, что он, Вальмон Сен-Бревэн, действительно охотится за приданым, обхаживая свою капризную чарлстонскую невесту. Только бы ему удалось сыграть роль паяца достаточно достоверно.

А для этого Вэлу приходилось танцевать ночь напролет, а потом вести за собой приятелей в игорный дом и играть в карты чуть ли не до полудня. Вернувшись же домой, на улицу Сен-Луи, он чертыхался на всех известных ему четырех языках, глядя на собственное идиотское отражение в зеркале.

Он позволял себе расслабиться, отправляясь на прогулку с Мэри Макалистер, в ее компании он мог позволить себе выйти на время из роли шута и мота. С ней он мог держаться свободно, снять маску искушенного опытного волокиты, любоваться небом и рекой, радоваться жизни, как радовалась ей сама Мэри.

Она была совершенно не похожа на тех женщин, с которыми ему приходилось танцевать и флиртовать на балах, и потому время, проведенное с ней, казалось ему настоящим отдохновением. Румянец на щеках так выгодно отличал ее от бледных модных креольских красоток. Как и мальчишеская фигурка, и быстрые, ловкие движения. Мэри не грозило стать томной светской красавицей.

В сущности, красавицей она и не была. И все же золотистые искорки, прячущиеся в ее глазах, придавали ей изюминку. Кроме того, Вэл не уставал поражаться способности ее волос менять цвет в зависимости от освещения.

Но самое большое наслаждение ему доставляло неуемное любопытство Мэри. Даже обыденное, само собой разумеющееся могло вызвать у нее острый интерес. Она жаждала узнать, как называется каждый цветок и дерево, почему на килевых шлюпках можно подняться вверх по реке, а на плоскодонках – нельзя, откуда произошел обычай давать в придачу к покупке ланьяпп, есть по понедельникам красную фасоль с рисом, торговать с уличных лотков. Вэла восхищала и забавляла ее страсть к еде. Она всегда ела с огромным аппетитом и никогда не отказывалась от нового блюда, когда он предлагал ей его отведать.

Он повез ее на экскурсионном пароходе по каналу, тянущемуся от города к озеру, чтобы полюбоваться, какое впечатление произведут на нее лодки, пароходы и грузы на пристани. И когда они подплыли к озеру, его поразило, как она смотрела на озеро: словно никогда в жизни не видела такого огромного водоема. Да и сам Вэл будто впервые его увидел – озеро показалось ему огромным, дальний берег был почти не виден, оно вполне могло сойти за залив или даже океан. А он-то всегда считал его обыкновенным озером. Просто он никогда толком не разглядывал его.

Как и город, который считал своим домом. Мэри изучала каждые ворота, крышу, стены, окна и трубы с таким вниманием, что и Вэл заметил – все они имеют свой неповторимый рисунок.

Она любила Новый Орлеан и Луизиану так горячо, что Вэлу становилось стыдно – ведь до сих пор он все это принимал как должное.

В течение пяти дней Вэл и Мэри наслаждались обычаями и простыми радостями весеннего Нового Орлеана. Но этой идиллии внезапно пришел конец.

Как всегда, Вэл изо всех сил изображал светского фата. Он танцевал менуэт с одной дамой, которая весь сезон маялась без кавалера.

– Пойдешь на вечер с танцами у Грэмов? – спросила Вэла его кузина Жюдит. – Мы решили не идти, да и тебе вряд ли понравится там. Жанна Куртенэ вышла замуж за американца и теперь из кожи вон лезет, чтобы вернуть расположение креольского общества. Пусть ищет себе друзей на той стороне нейтральной полосы, вот мое мнение. Нам здесь америкашки не нужны.

«Тебе не нужна здесь Жанна Куртенэ, – подумал Вэл, – потому что в ее присутствии ты останешься без кавалеров».

Упоминание имени Жанны заставило его вспомнить ее дебют, и ту сцену в ложе оперного театра, и Мэри Макалистер. Тогда он предупредил Карлоса Куртенэ, что Мэри, несмотря на ее молодость и невинный вид, была одной из шлюх Розы Джексон. В последнее время это совершенно вылетело у него из головы. И теперь он проклинал собственный идиотизм, честя Мэри последними словами за то, что так ловко обвела его вокруг пальца.