От животного – к Человеку. Ведение в эволюционную этику - Валерий Даниленко

Опыт оказался преждевременным. Отсюда не следует, что жизнь Р. Оуэна оказалась неудачной. Напротив, его жизнь – вдохновляющий пример для людей, которые не на словах, а на деле делают всё возможное для того, чтобы прорваться к обществу, где люди живут не по закону джунглей, а по закону справедливости. Всю жизнь он стремился к осуществлению такого закона. До конца дней он служил этому закону. Ему было уже 87 лет, когда осенью 1858 года на трибуне митинга в Ливерпуле он почувствовал себя плохо. Через несколько дней этот великий человек скончался в своём родном городе Ньютаун.

Вот как описал смерть Р. Оуэна его сын: «17 ноября 1858 г. Всё кончено. Мой дорогой отец умер сегодня утром, без четверти в семь часов, так тихо и спокойно, как будто заснул… Его последние слова были: “Настал покой.”» (там же. С. 211–212).

Вот главный вывод, к которому Р. Оуэн пришёл в своей жизни: «Частная собственность была и есть причина бесчисленных преступлений и бедствий, испытываемых человеком, и он должен приветствовать наступление эры, когда научные успехи и знакомство со способами формирования у всех людей совершенного характера сделают продолжение борьбы за личное обогащение не только излишним, но и весьма вредным для всех; она причиняет неисчислимый вред низшим, средним и высшим классам. Владение частной собственностью ведёт к тому, что её владельцы становятся невежественно эгоистичными, причем этот эгоизм обычно пропорционален в своих размерах величине собственности. Собственники так эгоистичны, что многие из них, имея ежегодно намного больше, чем требуется для удовлетворения разумных потребностей, спокойно читают или слышат о тысячах собратьев, ежедневно гибнущих вследствие недостатка работы, которую богатые им не дают.» (Утопический социализм. Хрестоматия / Под ред. А. И. Володина. М.: Политиздат, 1982. С. 329).

Р. Оуэн на своей шкуре испытал, что значит быть изгоем среди предпринимателей. Он писал о них: «Эти дети торговли смолоду привыкли изощрять свои способности на то, как бы купить подешевле, а продать подороже. Поэтому люди, более успевающие в этом замысловатом и благородном искусстве, признаются в коммерческом мире умами предусмотрительными, одарёнными высшими способностями; напротив, людей, которые стараются о материальном и нравственном преуспеянии рабочих, называют сумасбродными фантазёроми» (там же. С. 152).

В представлении «Книги нового нравственного мира» (1836), адресованном королеве Виктории, Р. Оуэн охарактеризовал себя вовсе не как сумасбродного фантазёра, а как человека, «который более полувека искал приобретения редкой между людьми мудрости с одной цулью – приложить её к облегчению бедствий несчастных» (там же. С. 205).

А. В. Каменский так закончил своё повествование о жизни Р. Оуэна: «Многие считают Роберта Оуэна утопистом, растратившим своё состояние в безумных филантропических предприятиях. Между тем мы видим теперь, что большая часть его жизни прошла в борьбе с тем ближайшим злом и в изыскании практических средств помощи окружающим в тех бедствиях, которые происходили у него на глазах… Но как ни велики перед людьми заслуги Роберта Оуэна с этой стороны, личность его прежде всего поражает гармоническим сочетанием в ней самой высокой любви к людям, правде и безграничной вере в человека с непрестанным самоотверженным трудом для достижения всеобщего человеческого счастья. Это была в полном смысле слова прекрасная, цельная человеческая жизнь. Говоря словами его английского биографа, “всю свою жизнь он работал для народа, умер за этой работой, и последняя его мысль была – о счастье народном”» (там же. С. 212–213).

Лучше всех о Р. Оуэне написал Александр Иванович Герцен (1812–1870) в девятой главе шестой части «Былого и дум». Его первая встреча с Р. Оуном произошла в 1852 г. на 82-ом году его жизни.

А. И. Герцен так описал своё первое впечатление о Р. Оуэне: «В гостиной был маленький, тщедушный старичок, седой как лунь, с необычайно добродушным лицом, с чистым, светлым, кротким взглядом, – с тем голубым детским взглядом, который остаётся у людей до глубокой старости, как отсвет великой доброты…

– Robert Owen, – сказал, добродушно улыбаясь, старик, – очень, очень рад.

Я сжал его руку с чувством сыновнего уважения; если б я был моложе, я бы стал, может, на колени и просил бы старика возложить на меня руки… Обращение Оуэна было очень просто; но и в нём, как в Гарибальди, середь добродушия просвечивала сила и сознание, что он – власть имущий. В его снисходительности было чувство собственного превосходства; оно, может, было следствием постоянных сношений с жалкой средой» (Герцен А. И. Сочинения в 4 т. Т. 3. М.: Правда, 1988. 188–189).

В этой среде всё дело. Эта среда и отвергла Р. Оуэна. Почему? Уровень «очеловлённости» не тот. «Очеловлённая часть общества, – пишет А. И. Герцен, – была бы за него» (там же. С. 196). А где её взять?

«Развитие мозга, – пишет в связи с этим А. И. Герцен, – требует своего времени. В природе нет торопливости; она могла тысячи и тысячи лет лежать в каменном обмороке и другие тысячи чирикать птицами, рыскать зверями по лесу или плавать рыбой по морю» (там же. С. 211).

Так что нам, людям, очень повезло, что природа оказалась по отношению к нам милостливее, чем к птицам и рыбам. Благодаря проснувшемуся уму, мы вступили на путь «очелов-ления». Но ум, как говорил А. И. Герцен, «медленно мужает» (там же. С. 198).

Во вполне эволюционном духе великий мыслитель писал: «В дочеловеческой, в околочеловеческой природе нет ни ума, ни глупости, а необходимость условий, отношений и последствий. Ум мутно глядит в первый раз молочным взглядом животного, он медленно мужает, вырастает из своего ребячества, проходя стадной и семейной жизнию рода человеческого. Стремление пробиться к уму из инстинкта – постоянно является вслед за сытостью и безопасностью; так что в какую бы минуту мы ни остановили людское сожитие, мы поймаем его на этих усилиях достигнуть ума – из-под власти безумия. Пути вперёд не назначено, его надобно прокладывать; история, как поэма Ариоста, несётся зря, двадцатью эпизодами; бросаясь туда, сюда, с тем тревожным беспокойством, которое уже бесцельно волнует обезьяну и которого почти совсем нет у низших зверей, этих довольных животного царства» (там же. С. 198).

Выходит, современное человечество находится на низком уровне своего «очеловления» потому, что оно ещё не насытилось и не чувствует себя в безопасности. Как точно подмечено! Вот с таким человечеством и приходится жить по преимуществу.

Р. Оуэн, добрейшей души человек, писал о типичном человеке своего времени: «Нелепости изуверства сделали из человека слабого, одурелого зверя, безумного фанатика, ханжу и лицемера. С существующими религиозными понятиями не только не устроишь предполагаемых им общинных деревень, но с ними и рай не долго устоял бы раем» (там же. С. 194).

Вот и наш народ легко упустил птицу своего счастья в 90-е годы ушедшего века по собственной одурелости. Чтобы поймать её снова, понадобиться ещё много оуэнов. Но наши потомки её поймают наверняка. Какие в этом могут быть сомнения?

Всякий эволюционист понимает, что любой общественный строй есть не что иное, как одно из звеньев политической эволюции. Не признавать это – вслед за Ф. Фукуямой – может лишь тот, кто хорошо устроился в этом мире. Как бы ни тщились Карл Поппер доказать отсутствие законов общественного развития, а Фрэнсис Фукуяма провозглашать глобализационный капитализм верхом общественного совершенства, крот истории роет. Придёт время, когда в яму, которую он выроет, попадут и все те теории, которые не способны постичь эволюционизм. Принимать мир, в котором одни с жиру бесятся, а другие не могут свести концы с концами, может только безнравственный человек.