Я клянусь тебе в вечной верности - Мария Сакрытина

Элиза подняла глаза.

– Красивый жест?

– Потому что я люблю тебя, – слова дались на удивление легко, будто только того и ждали. – И всегда любил. Несмотря на то, что ты делала. Несмотря на то, кто ты. Я ненавидел тебя, я жалел тебя – и всё равно любил. Я сегодня готов был предать своего короля ради тебя.

Элиза отвернулась. Я подождал, уже почти жалея, что сказал всё это. Элиза молчала, и это было красноречивее слов.

В конце концов, в нашем мире из чудес, похоже, только чародеи да целители…

Я взял её за руку, поцеловал. Её кожа ещё горько пахла дымом.

– Я знаю, что я для тебя никто. Не чародей, не похож на тебя, не сильный и не могущественный – как, например, твой Заккерий. Но я люблю тебя больше всех чародеев, вместе взятых. Любить тебя – как пить жуткий, жестокий яд. И я, похоже, буду пить его вечно. И, честно говоря, мне абсолютно всё равно, кто ты. Я буду тебя ненавидеть, буду проклинать, но и любить тоже. Я хочу, чтобы ты знала: в твоём чёрном мире, где все против тебя, есть человек, который любит тебя, несмотря ни на что. Может, хотя бы тебе от этой ядовитой любви станет легче.

Когда я уходил, Элиза сидела, сжавшись, на скамейке и тихо раскачивалась вперёд-назад. Я хотел остаться с ней – я этого очень хотел. Но понимал, что не могу. Просто не должен. Я ей не нужен. Я сказал, и она промолчала. Всё. Сейчас я действительно всё понял. И, бездна забери, это почти ничего не изменило.

Мы бы никогда не могли быть вместе. Не было такого, чтобы чародей и человек… Не было и не будет.

Наутро Элизы в проснувшемся трактире не оказалось. Мы с Никки позавтракали, выслушали историю про то, как чародейка призвала к себе помощника, не иначе как демона из бездны, тот схватил её и унёс во вспышке пламени. Никки пытливо слушал, я пытался поддержать разговор, но не получалось – в рассказах купчих всплывали такие подробности, что у меня просто слов не находилось, только смех.

Позже, покачиваясь в седле подле меня и поглаживая шею Бурыша (совершенно, кстати, спокойно его воспринимающего), Никки торжественно объявил:

– Я тебя прощаю.

– Ну, слава Девятке! – рассмеялся я. И ведь мне действительно стало легче. – Кстати, мама согласна, что ты поживёшь у меня. Так что…

– А я знаю, она сказала, – безмятежно отозвался Никки. И тут же, дёргая Бурыша за гриву, сообщил: – Мне нравятся лошадки, они все такие? А у меня своя будет? Я хочу свою, как у тебя, я очень хочу! А меч ты мне подаришь? Настоящий, как твой. А драться научишь? А то мама нормально показать не может, что делать надо. А…

Я слушал его болтовню и чувствовал себя в тот момент счастливейшим человеком в мире. И вот честно, мне для этого счастья не нужны были ни великие идеи, ни долг королю, а только подпрыгивающий от нетерпения в седле мальчишка – мой сын! – захлёбывающийся от распиравших его слов.

И меня совершенно не интересовало, что он чародей.

– Кто был этот юноша, с которым ты исчезла из Шлейпега? – первым делом поинтересовалась Хеления, вызвав меня утром во дворец.

Она была бы рада, если бы я умерла. Я знала, и она знала. Хеления подозревала, что рано или поздно я нанесу ей удар в спину, не понимала как, но предчувствовала.

Старая стерва.

– Шпион из Мальтии, Ваше Величество.

– М-м-м, – протянула Хеления, подавая служанке другую руку для маникюра. – И что же с ним стало?

Я, усмехнувшись, повернулась к окну. Дождь. Снова дождь. На Западе очень сырая зима. Ненормальная. За эти пять лет я часто ловила себя на мысли, что хочу вернуться на Север, к снегу, к морозам моего детства.

– Его больше нет, Ваше Величество.

Хеления кивнула. Она знала, что я не лгу. Никогда – даже ей.

Но она же научила меня играть словами.

– Бедный мальчик. Он был довольно симпатичным. Надеюсь, тебе понравился?.. Кстати, я говорила, что ты мне нужна?

– Да, Ваше Величество.

– Сегодня будешь присутствовать на Государственном Совете, – Хеления отвернулась от меня и цыкнула на испуганную служанку. – И будь добра, дай понять этим трусливым идиотам, что, если я хочу войны, война будет.

– Да, Ваше Величество.

– Элоиза, а как там твой сын? – словно между прочим поинтересовалась королева. – Я слышала, Дар разрушен.

– Да, госпожа. – Дар мне было жаль. Очень. Я год его обставляла сама, по всему миру скупала диковинки, искала мастеров и только для того, чтобы какие-то мерзавцы пришли и всё взорвали? – С Николасом всё в порядке. Он успел исчезнуть до нападения. – А ты, старая дура, думала, я не научу сына банальной самозащите, и это после того, что ты с нами сделала?!

– Смышлёный мальчик, – Хеления отлично владела собой, разочарования в её голосе даже я не услышала. – И где он сейчас?

– Не знаю, Ваше Величество, – честно ответила я. – Но он в безопасности. – И уж точно большей, чем рядом с тобой.

– Ну-ну, милая, – усмехнулась Хеления. – Когда я закончу с Мальтией, ты найдёшь людей, с которыми твой сын в безопасности, и убьёшь их. Поняла?

Старая стерва, да ты раньше сдохнешь!

– Да, Ваше Величество.

– Но после Мальтии. Ты последнее время слабеешь на глазах, не хочу, чтобы война из-за тебя сорвалась. Ну вот что это – дала себя поймать, чуть не умерла… Да, и вот ещё: убей Виттория, он мне надоел.

– Да, госпожа, с удовольствием!

Порой, когда у меня просыпалась совесть, я вспоминала, что Хеления стала такой, потому что я ей позволила. Я, можно сказать, её к этому подтолкнула – я и моя сила. Впрочем, не очень-то Хеления сопротивлялась. Философские трактаты, особенно посвящённые Матери, наперебой советовали пожалеть врага, падшего человека, поддавшегося искушению. Но я никогда не могла жалеть Хелению.

С годами и совесть меня мучила всё реже. Она молчала, когда на Совете я слушала военные планы, потом получала указания от самой Хелении и прекрасно знала, что на этот раз сделаю так, как хочу.

И совсем уж совесть молчала, когда я пришла в спальню к Витторию, и тот, выглянув из-за плеча голой блондинки, успел лишь схватиться за кинжал.

Блондинке я заплатила десять золотых – так или иначе, у всех нас своя работа.

* * *

(Из личного архива герцога Ланса де Креси)

Никки, как выяснилось, походил на меня не только внешне. Я понял это в первом же трактире, где мальчишка, до этого торжественно пообещавший не колдовать у всех на глазах, превратил наш столик в зайца (деревянного, с ножками от стола вместо лап), чтобы доказать мне, что он это умеет. А потом, когда я долго и не вполне успешно пытался доказать хозяину, что стола тут никогда не было, вернул мебель обратно. Трактирщик посмотрел на меня, на стол, на улыбающегося Никки, покрутил пальцем у виска и настоятельно посоветовал искать другой трактир ибо «тут шутам не рады».