Банкир - Петр Катериничев

Вся эта бодяга была направлена прямо Верховному по ВЧ; Мехлис предвкушал грозные последствия, вытянувшись у аппарата и морщась от мучившей язвы.

Заканчивалась та «служебно-расследовательная» записка блюстителя нравов Совармии, сгубившего не одного командира, делово и грозно: «Что будем делать, товарищ Сталин?» Пауза, Мехлис уже слюни пускал в предвкушении, так сказать…

И — короткий ответ Верховного:

«Завидовать будем, товарищ Мехлис». Здорово, а?

— Сидеть и завидовать тому геологу, что с телкой в люксе кувыркается?

— Да нет. Ответ Мехлису.

— М-да… А был ли мальчик?.. Байка — она байка и есть. Тем более Черняховского пуля «поцеловала» — таки… В спину.

— Вот это противно.

— Это — всегда противно.

Новый день тянулся муторно. Оперативники «срисовали» и «рафик», замаячивший перед палаточкой, и приезд спортсменов. Те вели себя совершенно естественно: веселой и горлопанской гурьбой завалились в столовую, когда там обедал Сергей Михайлов… На вкушающего бифштекс средних лет мужчину никто не обратил ни малейшего внимания, да и сам он глянул на молодых людей лишь мельком, подумав только — бывает же и в наши времена такое беззаботство… Сила есть — мозгов не надо… Если одновременно сила, удача, прибыльное и не очень обременительное занятие, отличный аппетит, сон и внимание девочек… Даже посмотреть приятно… Хорошо устроились… У ребят есть головы на плечах, и они ими кушают.

Какой вид спорта представляют спортсмены — над этим Михайлов даже не задумывался… Компьютеры давно интересовали его больше людей. По крайней мере, они казались ему куда добрее.

К вечеру пошел мокрый снег с дождем, небо сделалось тяжелым, давящим.

Михайлов сидел перед компьютером и играл в только ему понятную и известную игру. Савосин прилег: ему было «бдить» в ночь, и хотя и один, и другой не вполне понимали смысл долгого сидения, но слишком уважали Гончарова, чтобы решить, что их работа совершенно напрасна.

Савосин задремал. Когда за окном отдельного особнячка-«полулюкса» мелькнули две тени, Михайлов попросту не заметил. Он был увлечен машинной программой: «бегунок» вел его к победе, но программа была составлена мастером — ловушки могли возникнуть там и тогда, где их просто не может быть! Что ни говори, Михалыч был настоящий композитор программ, и время от времени Сергей обменивался с ним «игровыми полями»; они, словно два картежных шулера, стремились обойти «закладки» соперника и «воткнуть подлеца» там, где противник не мог ожидать никаких подвохов по одному только определению: «Этого не может быть, машина — не живое существо, она к этому не способна». Разгадка крылась где-то рядом, совсем рядом, Михайлов чувствовал нарастающее азартное напряжение, тем более что времени на отгадку оставалось все меньше — таймер в виде кабинетных курантов на экране слева, с длинным, неумолимо покачивающимся маятником, отсчитывал последнюю минуту, затем должен был раздаться бой — надрывный, тягучий… Программа была построена по сюжету рассказа Эдгара По «Маска Красной Смерти», и напряжение было мастерски перенесено из рассказа в игру — звуком, цветом… По ходу игры-поединка слева на экране появлялись фрагменты текста рассказа, оператор должен был следить за ними не менее внимательно, чем за цветом или музыкой, чтобы угадать, почувствовать ключевое слово… «Долгое время „Красная Смерть“ опустошала страну… Но принц Просперо был жизнерадостен, неустрашим и находчив. Когда народ в его владениях наполовину вымер, он призвал к себе тысячу здоровых и неунывающих друзей из числа рыцарей и дам своего двора и удалился в одно из аббатств, построенных наподобие замка… На случай неожиданных порывов отчаяния или неистовства они решили не оставлять никаких возможностей для входа или выхода…» Оператор играл увлеченно и надеялся на этот раз победить.

Ноги «спортсменов» были обуты в ботинки на каучуковой подошве. Первый прошел совершенно бесшумно в так же бесшумно открытую дверь, поднял руку с зажатым в ней оружием на уровень плеча и… Хлопок был не слышнее щелчка пальцами. На фоне шумов в игре — и вовсе незаметен. Пуля попала в висок, голова Михайлова чуть дернулась и безвольно сникла. Мутнеющие глаза продолжали смотреть на экран. Бегунок-рыцарь застыл перед препятствием и рухнул в пропасть… По экрану помчалась тяжелая анфилада комнат, послышался сумасшедший истерический хохот исполненных смертельного отчаяния людей, скрытых за масками, а фигура в белом саване и в маске «Красной Смерти» неумолимо шествовала в королевскую залу… Куранты начали бить…

«Спортсмены» некоторое время смотрели на картинку, потом один кивнул на дверь в соседнюю комнату. Мужчина подкрался к ней, толкнул, дверь медленно отворилась… Вошел стволом вперед и исчез в темноте… Второй потоптался, шагнул следом…

Часы продолжали бить, пока с окончательным, двенадцатым ударом замок на экране окрасился кроваво-красным и не полетел в тартарары…

Володя Савосин вышел из спальни, отер лезвия ножей, бросил взгляд на неподвижно сидящую перед экраном фигуру Михайлова, подхватил баульчик с оружием, аккуратно, почти ползком добрался до стола, стараясь, чтобы его тело ни разу не оказалось напротив окна, быстро набрал код ввода в систему и одним нажатием направил в пространство обусловленный сигнал, означающий одно:

«Тревога!»

Быстро прошел в ванную: здесь, по европейской моде, было небольшое оконце.

Открыл, осмотрелся: никого. Этих ребят подвело высокомерие: они решили, что именно здесь и именно сейчас никого круче и профессиональнее их просто нет.

Впрочем, их самих подвело то же самое, поэтому Михайлова больше нет в живых. В его гибели Володя корил бы прежде всего себя, если бы у него было на это время.

Действуй!

Он вернулся, закрыл «ноутбук», забросил его в сумку, снова возвратился в ванную, затаился на секунду, держа оружие на изготовку, легко прыгнул в оконце и растворился в снежной вечерней мгле.

* * *

Кащеич был в превосходном расположении духа. Принятый стакан водяры после почти двухнедельного вынужденного воздержания, натощак, подошел сразу, и не просто подошел — прижился, как родной, рождая какую-то блаженную любовь и к этому менту, сидящему за рулем, и к окружающему миру, и ко всем на свете. Падал снежок, жизнь показалась вдруг Кащеичу такой же чистой и светлой; а полная нескладуха случается всегда и повсеместно только потому, что люди злятся и завистничают друг на дружку, вместо того чтобы… Что должно быть «чтобы», он додумать не успел.

— Приехали. — Капитан остановил машину как раз за пансионатом. — Я буду у передней калитки. Вроде как по какой надобности приехал. Ты пришел, получил по морде, заорал. Все. Дальше — мое дело. Все понял?

— А чего тут недопонимать-то? — искренне удивился Кащеич.

— Ну и пошел!

— Начальник…

— Ну?

— Мне бы это… Пятьдесят грамм, для храбрости…

— Перебьешься. Потом.

— Да как — потом?! А если бугаи те мне последние зубья повышибают? Я уж тогда не смогу…